Александр Казанцев - Льды возвращаются
— Нам с вами пришлось бы тоже сгореть, — напомнил Буров.
— Я отправилась бы и на костер… в розвальнях, подняв два перста…
— Не забыли свою боярыню Морозову? Нет, дорогая раскольница. Спасение человечества — не в отказе от знаний, а в обретении знаний высших.
— И высших сверхбомб, радиоактивных туч, от которых никому не будет спасения…
— До сих пор история человечества была историей войн. При совершенствовании средств войны была извечная борьба ядра и брони.
— Борьба всегда извечна, — подтвердила Елена Кирилловна.
— Артиллеристы придумывали все более тяжелые пушки и ядра, все более страшные бронебойные снаряды. И в ответ на каждое такое изобретение другие умы придумывали более могучую, более крепкую, непробиваемую броню. В ответ на ядовитый газ появился противогаз.
— Но в ответ на атомную бомбу не появилось атомной брони.
— Физически она еще не создана. Она существует в виде политического сдерживающего начала. Слишком страшны средства, какими владеют противостоящие лагеря. Эти средства кажется невозможным применить.
— Кажется?
— Да. Только кажется. Их все же могут применять. И если после несчастья в Хиросиме и Нагасаки на города не падали ядерные бомбы…
— Если не считать руанской трагедии, — напомнила Шаховская.
— Нет, считая ее… считая эту трагедию, как напоминание того, что бомбы, созданные для взрыва, взрываются…
— Они существуют только для защиты.
— Нет. Ядерное оружие — это не оружие защиты, это оружие нападения, оно принципиально рассчитано действовать на чуяюй территории. Поэтому мы всегда предлагали его запретить.
— Оружие возмездия…
— Взаимное «возмездие» — печальный конец цивилизации.
— Значит, не зря написан апокалипсис. Будет конец мира. Помните, «Откровения» Иоанна-богослова? «И пятый ангел вострубил, и я увидел звезду, павшую с неба на землю, и дан ей был ключ от кладезя бездны…» В наше время такими звездами падают баллистические ракеты.
— Вы знаете Библию наизусть?
— Не всю. «Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи, и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя…» Вам не вспоминаются фотографии черного гриба Бикини?.. Его нельзя забыть. Но это не все. Слушайте, дальше. «И из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы». Вдумайтесь в этот образ. Саранча, нечто бесчисленное, всюду проникающее, неотвратимое. «И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям…»
Шаховская схватила руку Бурова и крепко сжала. Он поражен был ее голосом, глухим, придушенным. Ему показалось, что она говорит с закрытыми глазами.
— «И дано ей будет не убивать их, а только мучить пять месяцев, и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека…» Вам не приходит на ум, что поражающая мучением саранча — это образ радиоактивности, несущей медленную и неизбежную смерть от лучевой болезни, от которой гибнут люди, но не травы?
— Лена, черт возьми! — крикнул Буров. — Кто вы такая? Не было столетия, когда апокалипсис не толковался бы с позиций современности. Его мутные символы подобны алгебраическим знакам, под которые можно подставить любые значения.
— Нет, нет, Буров! Разве вы не поняли еще, что самый страшный враг человека — это знание? Оно поднимает его гордыню на головокружительную высоту, чтобы потом низвергнуть в бездну.
— Вы хотите сказать, что гибель цивилизации заложена в самой природе ее развития?
— Да. Всему есть начало, всему есть конец. Конец можно было предвидеть интуитивно, как это делал древний поэт и богослов, но можно и сейчас понять неизбежность конца, исходя из всего того, что мы уже зпаем и… хотим узнать. Прощайте, Буров. В жизни хорошо идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть, что впереди…
— Подождите, Лена. Не уходите. Зайдите ко мне… Этот разговор нельзя оборвать. Ведь мы только работали. Никогда не говорили…
Шаховская усмехнулась:
— Зайти к вам? А что скажет княгиня Калерия Константиновна? Она, вероятно, уже вернулась. Впрочем, не все ли равно!
Буров открыл своим ключом дверь. Увидел на заснеженном крыльце следы, усмехнулся. Да, Калерия-Холерия уже дома.
Шаховская тоже заметила это, но ничего не сказала.
Буров снял с Лены шубу в передней, провел в свою комнату и занялся камином.
Лена осмотрелась. Подошла к столу и стала прибирать на нем бумаги, передвинула стулья, смахнула газетой пыль с подоконника, положила книги на полку.
— Настоящий мужчина должен быть неаккуратным. И от него должно немного пахнуть… козлом.
— Благодарю вас. Вы не откажетесь от приготовленного мужчиной чая?
— Откажусь. Садитесь напротив меня. Нет. Чуть подальше. Не торопитесь. Конец цивилизации еще не так близок, чтобы, следуя западным теориям, позволять себе все.
Буров сердито отодвинулся вместе со стулом, потом встал с него.
— Чепуха! — раздраженно сказал он. — Не ищите конца мира, оставьте это попам. Я допускаю лишь кризисную стадию в развитии цивилизации…
Сергей Андреевич ходил по комнате большими шагами.
— Мы уже знаем, что живем в населенном космосе. Миллиарды звезд, которые смотрят на нас, — это миллиарды светил с планетными системами. В одной только нашей галактике, а таких галактик несметное число, в одном только нашем звездном острове ученые готовы признать от полутораста тысяч до миллиона разумных цивилизаций неведомых, мыслящих существ. Как бы они ни выглядели, эти существа, их общество, овладевая знанием, в какой-то момент переживает опасный кризисный период, период овладения тайной энергии и ядра. Если в этот момент самосознание мыслящих существ не на высоте, они могут погубить себя. Но это так же исключительно редко в истории развития Разума Вселенной, как редко самоубийство среди людей. Но самоубийцы встречаются.
— Я хотела покончить с собой, — призналась Лена. — Я вскрывала себе вену, — и она показала Бурову шрам на запястьи.
Буров встал на колено и прижался губами к выпуклому, бледному, более светлому, чем кожа, шраму.
— У человечества тоже останутся шрамы, — сказал Буров. — Но оно переживает тяжелую пору, как переживали ее миллионы иных цивилизаций Вселенной.
— Вы настоящий русский человек, Буров. В вас есть неукротимая широта.
— Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.
— Но вас надо сжечь… пусть хоть рядом со мной, но сжечь. — Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.
