Игра в четыре руки - Батыршин Борис Борисович
«И зачем тебе этот самопал?»
«Ну… я думал: мало ли что? Пусть будет под рукой».
«Или – под кроватью?» – уточнил собеседник.
«Или там. Можно еще в гардероб положить, оттуда тоже легко достать».
«И ты всерьез надеешься, что мать ничего не заметит?»
Женька опустил голову. Об этом он не подумал. Конечно, можно заявить, что он теперь сам будет убираться в своей комнате, но… мама все равно проверит. И обнаружит «контрабанду» самое большее через пять минут.
Второй прав: в комнате ружье не спрятать. Найдет, устроит дикий скандал и в итоге потребует, чтобы дед забрал подарок к себе, на Ленинский. И самое печальное, будет по-своему права.
«Да ты не расстраивайся, – попытался утешить Второй. – Проку от него все равно ноль. Из окна, что ли, отстреливаться станешь? Оружие должно быть таким, чтобы его можно было носить при себе, желательно скрытно. А с такой дурой куда пойдешь?»
Женька взвесил на руках длинный «ижак». Да, действительно… В памяти всплыли кадры виденных недавно серий «Вечного зова». Кажется, у одного из бандитов была подходящая штуковина…
«А если сделать из него обрез? – предложил он. – Отпилить ствол по цевье, приклад… Я в кино видел. Наверное, и здесь так можно?»
Второй удивленно крякнул и задумался. Впрочем, ненадолго.
«Вообще-то мысль здравая. Легкое движение ножовки – и ИЖ-18 превращается в эксклюзивную модель „Смерть председателя“ версия „лайт“, однозарядная…»
«Чего-чего? – не понял Женька. – Эксклю… Какая такая модель? Чего модель?»
«Забей. И стволы можно сделать сменные – двенадцатого калибра, для картечи, и нарезной, под люгеровский патрон. Получится одноствольный пистоль, такие были популярны во второй половине девятнадцатого века у европейских охотников…»
Второй уже говорил сам с собой, такое у него случалось.
«Нет, не выйдет… – Женька снова насупился. – Отец, когда выйдет из больницы, обязательно заметит. Что тогда?»
«Отец обязательно заметит. Что тогда?» – печально вздохнул альтер эго.
Я промолчал. Не рассказывать же, что об этом можно не беспокоиться. К сожалению. Потому что у отца развивается диабет, он не может обходиться без инъекций инсулина, поэтому к охоте больше не вернется. И оба ружья – и дедов подарок, и его собственный «Меркель» шестнадцатого калибра – так и пролежат на антресолях до самой смерти отца в декабре девяносто девятого.
Но все равно – нет. Прав «реципиент», и об этой затее (вообще-то вполне здравой, оружие нам не помешает) лучше пока забыть.
Женька тяжко вздохнул и принялся разбирать ружье. Надо бы чем-то его отвлечь, занять… Вещи уже разобраны, мама приедет еще не скоро – отца отвезли в шестьдесят четвертую больницу, а это далеко, на Нахимовском проспекте. Может, позвонить ребятам, Асту или Миладе? Но у них наверняка своих дел хватает – их встречают, расспрашивают о поездке. Завалиться на диван с книжкой? Можно, конечно… Вот!
«Жень, а Жень… – осторожно подталкиваю альтер эго. – Ты ведь поедешь завтра к отцу. Давай найдем ему что-нибудь новенькое почитать, а то в больнице скука, он наверняка обрадуется».
«Где искать-то? – растерялся парень. – Дома отец все уже перечитал, в книжном магазине ничего приличного не найдешь, да и ехать далеко, на Сокол. Аста разве спросить? Ему мать иногда приносит интересные книжки…»
«Не, к Сереге мы не пойдем, – отметаю его предложение. – Вот что, заглянем-ка мы в библиотеку. Она недалеко, через три дома. Ты ведь там уже был?»
Зачем спрашиваю? Знаю ведь, что так и не удосужился навестить это культурное учреждение – до самого окончания девятого класса, когда семья обменяла квартиру и перебралась с Речного на Войковскую.
«Нет, не был. – Женька помотал головой. – А меня запишут? Я думал, там только взрослые…»
«В любой библиотеке есть детский отдел, – отвечаю. – Только школьный дневник с собой прихвати, могут попросить показать. Ну что, пошли?»
«А какую книгу возьмем? – Альтер эго уже загорелся идеей. – Отцу бы про войну…»
А то я не знаю! Любимое его чтение – Симонов, «Воспоминания и размышления» Жукова, «Семнадцать мгновений весны», «Военный дневник» Гальдера, богомоловский «Момент истины»…
«На месте разберемся, – отвечаю. – Кажется, я знаю, что надо искать».
12 ноября 1978 года.
Москва
Послеобеденные беседы
Женьку пустили наверх, в отделение, после четырех дня, когда начались положенные по графику посещения больных. А до этого он почти час скучал, ожидая, когда спустится мать – она-то сидела с отцом с самого утра. Его поместили в палату на четверых – правда, две койки были свободны, пациентов с них только-только выписали.
Мать отошла поискать лечащего врача, оставив Женьку с болящим. Тот смотрел на сына виновато, словно прося прощения за то, что испортил тому триумфальное возвращение – с объятиями, расспросами, рассказами, демонстраций сувениров и, конечно, праздничными пирогами. Сам Женька остро это ощущал и тоже чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Нужные слова никак не находились, кроме дежурного «Как себя чувствуешь?» и «Когда выпишут?»
И тут – легкое прикосновение к сознанию, на самом пороге чувствительности: «Уступи на четверть часика, не жадничай…» «Щелк-щелк» – эта процедура, похоже, стала у них рутинной. Женька на секунду опустил голову, а глаза на отца поднял уже Второй, оставив напарнику-реципиенту роль пассивного наблюдателя.
– Помнишь, ты приносил домой книжку Пикуля про полярный конвой? Ее в журнале каком-то печатали, сокращенный вариант?
– «Реквием PQ-17»? – оживился отец. – Как же, конечно помню! Но ты, кажется, ее читать не стал?
– Дурак был потому что, – отвечаю. – Вот, держи, это тебе.
Кладу на одеяло нетолстый томик. Картонная обложка, нехитрый рисунок, изображающий морские волны.
– Вот. Почитай, не пожалеешь…
Книгу мы с альтер эго отыскали в библиотеке, на самой дальней полке. Судя по формуляру, ее брали всего пять-шесть человек. Неудивительно, Маклин в СССР не самый известный писатель… И для отца это новинка, это я знал точно, поскольку сам подсунул ему «Улисса» где-то в начале 90-х. Тогда отец мгновенно проглотил книгу.
Он взял издание, повертел его в руках.
– Странное название. «Корабль его величества» какой-то… Это что, про пиратов?
– Про полярные конвои, как и у Пикуля. Да ты открой, сразу все поймешь. А аббревиатура «Эйч, Эм, Эс» – «Хиз маджести шип» – это стандартное обозначение британского военного корабля.
Отец посмотрел на меня с удивлением.
– А ты, я вижу, подтянул английский…
Он открыл книжку – почему-то в самом конце, – перелистнул еще пару страниц, прищурился, поправил очки – и стал читать вслух:
«…самолет, пикирующий на изготовленную к бою зенитную установку, обречен. Так говорили преподаватели артиллерийского училища на острове Уэйл и, теша собственное тщеславие, доказывали и без того очевидную истину, используя в качестве наглядных пособий зенитные орудия и воссоздавая боевую обстановку. К сожалению, воссоздать пикировщики было невозможно.
„К сожалению“ – потому что в боевых условиях единственным решающим фактором был именно пикирующий бомбардировщик. Чтобы убедиться в этом, надо самому очутиться возле орудия, слышать пронзительный вой и свист „штуки“, падающей почти отвесно вниз, самому прятаться от ливня пуль, видеть, как с каждой секундой вражеская машина увеличивается в сетке прицела, и знать при этом, что никакая сила не предотвратит полет подвешенной под фюзеляжем бомбы. Сотни человек – из тех, кто был свидетелем атаки „юнкерса“ и остался в живых, – с готовностью подтвердят, что война не создала ничего более жуткого и деморализующего, чем зрелище „юнкерса“ с его У-образным изломом крыльев в ту минуту, когда он с оглушительным ревом падает на вас перед самым выходом из пике…»
– Сильно… – глухо сказал отец. – Словно автор видел это своими глазами.
– А он и видел, – говорю я. – С сорок третьего года он служил торпедистом на британском крейсере. Дважды ходил в полярные конвои, участвовал в операциях против «Тирпица». Потом – Средиземное море, Крит, а в сорок пятом – Дальний Восток, война с Японией. Я, конечно, уважаю Пикуля, но до Маклина ему далеко. Хотя, наверное, не стоит так говорить. У каждого своя война.
