Алексей Егоренков - Змеиный бог
Стрелок не двинулся с места.
— Нам и здесь хорошо, — сказал он.
— Почему ты боишься меня, ковбой? — спросила Игуана. — Тебя пугают мои одежды? Мне снять их? Не бойся их! Это обычные кости людей. Кости зверей ведь тебя не пугают.
«Опять цыганские фокусы», — подумал слингер.
— Не пугают, — сказал он. — Эти тоже не пугают.
— А вот и пугают, — сказал Пако. — Снимай.
Бессмертная Игуана отстегнула костяной лифчик и швырнула его прочь. Следом во тьму полетели браслеты-челюсти с обеих рук. Пальцы жрицы скользнули вверх по ее гладкой ноге и остановились у застежки на поясе. Невесомая повязка, спадавшая с ее талии, трепетала в теплом дыхании факелов.
— Нет, — сказала Бессмертная Игуана, отняв руку. — Должен остаться какой-то наряд. Я стою в храме.
— Сними тряпку, а браслеты обратно надень, — подсказал мексиканец.
— Не так. — Она вскинула подбородок. — Вы оба, идите за мной, несите волосы.
Она сделала шаг назад. Потом еще и еще один. Коса в руках Пепла натянулась, и ему пришлось шагнуть Игуане навстречу.
Жрица вспорхнула в бронзовую чашу, едва-едва потревожив груду драгоценностей. Она взялась за косы и потянула их на себя.
— Идите. Уходите с пола. Золото грязь. В золоте можно всё.
Торговец послушно побрел за ней.
— Самсон и Далила, мексиканец, — сказал Пепел.
Пако занес ногу над высоким краем чаши.
— Слингер, — сказал он. — Спасибо, конечно, но я ни слова ни понял, что ты сказал сейчас.
Пепел нахмурился.
— Самсон и Далила, — повторил он. — Уловка стара как мир.
Пако секунду поколебался.
— Ты прав, чико! И будь я проклят, если я сейчас же мигом на нее не куплюсь.
Он ступил в золото и чертыхнулся, когда едва не потерял сапог. Пепел вздохнул и шагнул за торговцем следом.
[ФОН] /// Confronting the Beast /// AKIRA YAMAOKA
Из груды сокровищ получилось бы неважное ложе. Золотые безделушки осыпались под ногами и почти не давали им опоры, да еще над головой болтался тяжелый крюк на цепи, то и дело норовивший задеть слингеру по голове. Дважды Пепел оступался и ронял косу в золото. Оба раза он ждал, что Бессмертная Игуана прервет ритуал, но она, как видно, впала в шаманский транс. Жрица стояла неподвижно, прикрыв глаза и заметно вздрагивая. Слингер готов был поклясться, что она что-то слушает или чего-то ждет.
Мексиканец открыл рот, но Пепел остановил его жестом. Он тоже прислушался. Глубоко внизу, под толщей металла, гудели водяные насосы.
Кланг! Что-то переключилось в недрах железной пирамиды, и жрица заговорила, нетвердо и едва слышно:
— Наш отец Кецалкуат, Несущий Знание, Пернатый Змей, великий белый бог, требует детей Солнца вернуться… и пойти войной на тех, что кормят ложное божество своей плотью, и поят своего Бога Смерть своей кровью, и пожирают его фекалии, не ведая, что восходит из ямы шестое солнце, и грядет великая война трех миров, где детям Солнца предстоит победить, или да пожрет их Отец Люцифер, Отец Уицилопочтли, Отец Солнце!
Игуана запнулась.
— Огненный змей Кецалкуат велит нам сжечь Иисуса Христа, — сказала она другим голосом, немного помолчав. — И сжечь его мёртвых слуг. И сжечь Пирамиду-Призму, и всех ее рабов, и всех ее учеников, и всех ее служителей.
«А девчонка-то напугана», — осенило Пепла. И не просто напугана. Верховная жрица была на грани истерики.
— Эста буэно, — сказал Пако. — И зачем…
— А иначе Кецалкуат выпустит шестое солнце из ямы и оно сожжет весь мир, и все дети пятого солнца умрут, а спасутся только дети шестого солнца, я и ты, ковбой, — сказала жрица.
— Солнце, послушай… — начал Пепел.
— А я? — спросил Пако. — Я спа…
— Солнце, — громко перебила его Игуана. Стены храма загудели в тон ее голосу. — Солнце в яме! Ты понимаешь, что это значит, глупая тварь?!
Она раскрыла глаза — живой и мертвый, одинаково холодные и пустые.
Кланг!
— ДЕРЖИСЬ! — крикнул Пепел, и в следующий миг опора под ногами исчезла.
В компании безделушек они полетели во тьму.
«Девка не упала», — подумал слингер, болтаясь туда-сюда как мексиканская пиньята, поочередно врезаясь плечами в железные стены колодца. Чертова жрица обманула их. Когда дно чаши распахнулось, Пепел чудом вцепился в ее косу, а потом не отпускал ее ни на миг, стерпев и обжигающий рывок, и болтанку, что последовала за ним. Волосы натянулись, но выдержали его вес. Игуана не провалилась следом.
Тьма в колодце была кромешной. Где-то внизу грохотал большой механизм, и золото верещало, попадая в его трущиеся части. Пепел обвил косу ногами, стараясь укрепиться прочнее. Волосы натянулись, и под пальцами слингера внутри косы лопнул узел. Потом еще и еще один. С каждым распустившимся узлом стрелок проваливался на пару дюймов ниже.
— Пако! — крикнул он, не зная, жив ли еще мексиканец. — Не дергайся! Это ритуальные волосы, распускаются от каждого рывка!
«Коса самоубийцы», — так называла их Трикс. Она умела плести такие узлы.
Далеко внизу вспыхнул огонь. Безделушки засвистели и запищали в струях газового пламени, будто живые.
Колодец был не шире старательской ямы и внутри напоминал фабричную трубу. Горелки опоясывали его у основания, в несколько рядов. Огонь бил из них попеременно, размягчая сокровища, превращая их в однородную массу. Здесь и там из плывущего металла выныривали черные плавники-лезвия. Они взбивали золото в ровную жидкую гладь.
Пепел моментально взмок. Он прищурился, не в силах терпеть сияние пламени. Воздух в трубе так яростно обжигал ноздри, что дышать приходилось только через рот.
Натянув шейный платок, на нос и прикусив его зубами, стрелок замер. Волосы скользили в его потных ладонях, но любое резкое движение могло стоить ему новых узлов.
Щелк! Горелки отключились разом, и в колодце снова стало темно. Раскаленное золото едва заметно полыхало под ногами, дыша призрачным малиновым светом. Пепел открыл глаза и всмотрелся.
Торговец висел далеко внизу, на фоне тлеющего озера, и медленно вращался, цепляясь за вторую косу.
— Пако! — крикнул слингер.
Голова мексиканца дернулась и тут же свесилась на бок. Он был на грани обморока, — а может быть, уже отключился.
Наконец в багровом сиянии обозначились призрачные стены колодца. Пепел быстро оглядел их. Здесь и там на железе виднелись ровные сварные швы, но зацепиться было не за что, ни рядом, ни выше, ни еще выше, и так — до самого люка, в который они провалились, далеким пятном парившего над головой. Длинные косы исчезали в нем, но без опоры по ним было не взобраться. К тому же волосы распускались, становясь всё длиннее. «Распадутся на пряди, — подумал слингер, — и делу конец».
