Николай Дашкиев - Торжество жизни
Склонив голову, он постоял у развалин своей школы, - ее выстроили за год до войны, ею гордились все в районе. А теперь...
И как всегда, когда становилось очень тяжело, Степан стал вспоминать подземный город, Екатерину Васильевну и Зденека людей, боровшихся за счастье на земле.
Степан потуже затянул пояс, расправил складки гимнастерки, обмахнул пыль с сапог и уверенно зашагал к пруду, откуда доносился мерный стук мотора, говор, песни.
Еще издали он узнал Костю Рыжикова. Не узнать его было невозможно: тот же курносый нос, то же веснущатое лицо, но каким он стал коренастым, большим! Костя стоял у автоцистерны, время от времени постукивая по ней палочкой, чтобы проверить, не наполнилась ли она водой, и, смешно жестикулируя руками, что-то рассказывал красивой высокой девушке.
- Костя! Рыжик!.. Здорово! - бросился к нему Степан.
Костя недоуменно оглянулся, потом сжал Степана в объятиях так, что у того захрустели кости, и закричал срывающимся баском:
- Эй, ребята, сюда!.. Степка с того света явился.
Девушка, стоявшая рядом с Костей, недоверчиво посмотрела на Степана и вдруг улыбнулась.
- Степан, ты? Узнаешь? Я - Катя.
- Узнаю, - протянул Степан, делая вид, что помнит девушку.
Вечером, возле колхозного клуба, который уже начали строить, Степан Рогов рассказывал обо всем, что пережил, рассказывал, не приукрашивая и ничего не утаивая.
Вокруг стояла тишина, только вспышки цыгарок да вздохи, раздававшиеся по временам, напоминали, что Степана слушает весь колхоз.
Рогов отдавал на суд четыре года своей жизни и, рассказывая о том, как погнался за антивирусом - никому не нужной ампулкой, наполненной какой-то ерундой, в то время, когда все усилия нужно было направить на спасение людей. Он ждал: вот поднимется кто-нибудь и бросит ему в глаза справедливые, гневные слова. Но колхозники, пережившие оккупацию, знали, что Степан Рогов сделал все, что мог. С искренним участием они расспрашивали о Екатерине Васильевне и Зденеке, беспокоились, узнав, что Степан не смог разыскать девочку - дочь Сазоновой.
Беседа затянулась надолго. Фронтовики рассказывали о славных боях, вспоминали пережитое, а в конце разговор как-то незаметно перешел к колхозным делам.
Степан, не принимая участия в беседе, с интересом следил за колхозниками. Большинство из них были знакомы ему, но теперь он их не узнавал - они стали сдержаннее, увереннее. Даже это неожиданное собрание без президиума и речей казалось Степану необычным.
Он невольно вспомнил, как давным-давно по вечерам отец с матерью садились к столу и говорили о своих хозяйственных делах, - вот так же спокойно, разумно, дружелюбно.
Собрание окончилось уже ночью, но неугомонная молодежь еще долго не отпускала Степана.
Взявшись за руки, парни и девушки шли по селу навстречу рдеющей заре.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек;
запел высокий девичий голос, и юношеский ломающийся басок подхватил торжественные слова:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Степан был как в полусне. Ему даже не верилось, что это он, многократно стоявший на грани смерти, три с половиной года пробывший в фашистском подземном городе, почти взрослый, седой, вновь идет по улицам родной Алексеевки вместе со своими друзьями.
Как тяжелый призрак прошлого, выплыл профессор Браун, его испуганные блестящие глаза и мрачное:
"Гомо гомини люпус эст!"
Сейчас эти слова звучали столь дико, столь неправдоподобно, что Степан искренне и звонко рассмеялся.
Глава VI
НАЧИНАЕТСЯ С МЕЛОЧЕЙ
Началось как будто бы с очень незначительного: Петренко зашел в лабораторию и попросил дать отчет об исследовании неизвестного препарата.
Великопольский растерялся. Несколько дней тому назад он заявил, что антивирус Брауна - бессмыслица. Что же ответить теперь? Сознаться, что ошибся? ,Но исследования еще не окончены. Не окажется ли через день-два, что препарат Брауна лишь временно тормозящее средство? Тогда вновь придется признавать ошибку.
Больше всего Великопольский боялся пошатнуть свою репутацию ученого. Добиться звания профессора, а позже, быть может, и академика, - вот в чем он видел смысл своей жизни. И эта цель казалась близкой. После войны вирусный отдел остался без руководства. Старых вирусологов не было, - институт организовывался заново. Среди молодых наиболее авторитетным и опытным казался доцент Великопольский, его и назначили заведующим отделом.
Великопольского считали энергичным, умным, способным. Но от себя не скроешь: то, что до поры до времени другим кажется талантом, - в действительности есть просто умение использовать в нужный момент тщательно заученные основные научные положения. Кандидатская диссертация далась ему ценой невероятных усилий, что уж говорить о докторской?
Изо всех сил тянулся Великопольский к профессорскому званию, - торопился, горячился, выдвигал гипотезу за гипотезой. Но нехватало ему глубоких сисгематических знаний: в студенческие годы не приучил он себя к напряженной повседневной работе. В аспирантуре спохватился, но было уже поздно... И теперь он чувствовал: рано ему быть руководителем, нужно засесть за учебу. Однако нехватало мужества заявить об этом, и нехватало настойчивости учиться по-настоящему. Урывками, штурмом он брал какую-либо отрасль науки и лелеял надежду, что именно так можно выйти из затруднительного положения. Дело продвигалось туго, а проклятое самолюбие заставляло становиться в позу непогрешимого. Вот и теперь... Ну что ответить Петренко?
И Великопольский решил: детальный отчет секретарю партбюро он даст позже, после завершения опытов, а сейчас можно обойтись общими фразами о недейственности препарата Брауна. Но Петренко настаивал:
- Какие именно и как именно вы проводили эксперименты?
- Ну... - Великопольский заколебался и назвал первое, что пришло в голову: - Я ввел препарат бешеной кошке. Никакого результата. Правда, возможно впоследствии окажется, что...
Он говорил, уклоняясь к теоретическим обобщениям, не допуская даже мысли, что секретарь партбюро может проконтролировать его. А Петренко, заметив смущение Великопольского, решил, что тот невнимательно отнесся к исследованию.
- Хорошо. Вы не возражаете, чтобы мы повторили этот опыт? - Петренко сел к столу и придвинул к себе микроскоп. - Вы не обижайтесь, но могло статься, что вы не учли какой-либо мелочи. Где препарат?
Великопольский побледнел. С его губ едва не сорвалось признание. Но он сразу же овладел собой: не стоит показывать себя лгуном. Петренко не вирусолог, а эпидемиолог, - пусть посмотрит на первую попавшуюся вакцину и уходит.
