Кевин АНДЕРСОН - Журнал «Если» 2002 № 08
— Разве?
— Я хочу, чтобы это что-то значило. В раздражении я закусил губы.
— Конечно, это что-то значит, — сказал я. Секунда за секундой настроение улетучивалось. — Ты и я — мы предназначены друг для Друга.
— Ты умеешь уговаривать, Джерри.
Желание угасло, а теперь даже ее симпатия исчезла.
— Так как же?
Она пожала плечами.
Мой гнев нарастал. Я сказал:
— Ну, если ты и к этому времени меня не узнала… Она засмеялась. Ледяным смехом.
— Ах, Джерри, — сказала она. — Я тебя знаю. Насквозь и до самого донышка. В том-то и суть.
Я понял, что надо мной издеваются, почувствовал себя по-детски обиженным.
— Ты хочешь, чтобы это что-то значило? Ты говоришь, как школьница!
— Разумеется, кому и знать, как не тебе, — парировала она.
— Если бы я теперь выглядел, как в «Зеленых дорогах»… Она испустила торжествующий вопль, будто я себя выдал.
— Это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь.
— Я ненавижу его лицо, — сказал я. — Это такая боль! Она отодвинулась от меня.
— Не понимаю, как ты терпишь его запах, — сказал я. Ничего не мог с собой поделать.
— Вернись, — позвал я.
Но она уже отошла настолько, что я не мог до нее дотянуться.
— Прости, — попросил я. Но только, чтобы она вернулась. Обмануть ее не удалось.
— Нам нужно почистить ковер, — сказала она, открывая дверь. — Пока винные пятна не засохли.
Я проснулся с такой гудящей головой, что пропустил утреннюю прогулку. Головная боль была какой-то странной: за ней крылась не просто дегидратация. Давление. Пронзительный писк во внутреннем ухе. Ритмичный стук. Головная боль, которая гонит коров в укрытие, под деревья. Головная боль, от которой бесятся собаки и скисает молоко. Которая предсказывает ураган.
Я посмотрел в окно.
Ну, подумалось мне, в народных приметах я явно не силен.
По всему горизонту полоса влажного бледно-желтого света отделяла небо от земли, суля свежее утро и ясный день. Ни единого облачка. Кабриолет Фрэнка сверкал, будто карета из волшебной сказки.
Я прошел в ванную, отыскал флакон кодеина и проглотил пару таблеток.
К завтраку я спустился вовремя: бекон, яйца, хлеб, тридцать семь сортов джема.
— Страстноцветный, банановый и бутербродное масло?
— Попробуй, — посоветовала мне Рейчел.
— О черт!
Я ощутил, как Фрэнк под столом нашел руку Рейчел.
— Рейчел, — сказал я, — хочешь погулять со мной?
— Нет.
— Нет?.
— У меня много дел.
Мертвое молчание, пока я надевал сапоги. С задней стороны двери я снял макинтош и перекинул его через руку. Я открыл дверь черного хода.
— Увидимся, — сказала Рейчел тонким-претонким голоском, и я подумал, что, видимо, Фрэнк поговорил с ней о вчерашнем вечере.
Я пошел в направлении аэродрома. Обычно я садился на велосипед, но в этом моем состоянии я обязательно выкинул бы какую-нибудь глупость и раскроил бы себе череп.
Да и так я все время забывал сторониться машин.
Мне настоятельно надо было что-то сделать. Мне хотелось причинить боль Фрэнку. Мне очень хотелось причинить ему боль. Ревнуя к нему и бешено злясь на него за его самодовольные игры, я был рад причинить боль себе, лишь бы стало больно ему. Наконец прямо впереди меня обещанием, пусть запоздалым, но исполненным, над горизонтом заклубилась грозовая туча. Она была грязного буро-черного цвета — туча из запекшейся крови. В голове вновь застучало, и боль стала острее. Но от мысли, что ее испытывает и Фрэнк, становилось легче.
Тем не менее я продолжал идти прямо навстречу грозе. Я приветствовал ее: безоблачный день рассыпался, притворство кончилось. Я должен был сделать что-то, чтобы положить конец этому сожительству. Я знал, что мне надо сделать, и прекрасно понимал: это означает мое исключение. Но в тот момент такая цена не казалась чрезмерной.
Правда, меня уже убрали, мой персонаж был заменен другим. Но мой код все еще имел ценность, все еще заслуживал сохранения. Словом, у меня еще оставалась пара стрел.
— Фрэнк, — позвал я. — Фрэнк! Но Фрэнк не появился.
— Фрэнк!
Фрэнк, который впустил меня. Фрэнк, который взял меня в долю. Фрэнк, который всегда хотел только помочь, наладить.
— ФРЭНК!
Ничего не произошло. Он не появился. Он предоставил мне свободу действий. Он оставил меня одного в этом своем теле, в этой дряблой бледной плоти. Предоставил распоряжаться этим лицом, с которым я не совсем управлялся, которое оставалось мне чуть-чуть не впору и которое причиняло сильную боль, словно плохо пригнанная маска.
В уголке моего глаза вспыхнула и погасла молния, будто проблеск солнечного света на хроме. Гром зарокотал на добрых десять секунд позднее и так слабо, будто служил контрапунктом к стуку у меня в мозгу. Я поглядел на грозовую тучу — и сердце мое замерло.
Она поднялась на немыслимую высоту. Она нависала — исковерканная грибная шляпка, разделенная спереди на две доли, словно мозг, и такая же бугристая. Она поднялась над изгородью, а я поднимался вверх по склону ей навстречу. Мы двигались друг к другу.
Десять минут, сказал я себе.
Еще десять минут — и я буду на аэродроме. Еще десять минут — и я буду на том месте, которое могло бы стать нашим новым началом. * Рейчел, хочешь погулять со мной?
Внезапно чувство несправедливости от всего этого: и сожительства, и того, что оно обещало, и того, чем обернулось на деле — поднялась во мне клокочущей волной, и я зарыдал так отчаянно, что не смог идти дальше. Или я хотел слишком многого? Были ли мои ожидания такими уж неразумными? Я ведь желал только, чтобы меня на время приютили, приняли мою виртуальную сущность — теперь, когда не стало «Зеленых дорог». Я думал, что скромное существование, даже частичное, все-таки лучше, чем ничего. Что полужизнь лучше никакой жизни. И я принял предложение Фрэнка, быть может, думая возобновить дружбу с женщиной, которой был «зачат», у которой учился, для которой работал и которую… да… любил.
И если в эти последние дни я замахнулся слишком на многое, если я вообразил, будто могу отобрать ее у него, так что? Что бы я мог сделать — жалкая зависимая условность, всего лишь призрак в облике Фрэнка?
А теперь Фрэнк — всегда готовый прийти на помощь старина Фрэнк — не пожелал даже откликнуться, когда я его позвал.
— ФРЭНК!
Но и отпустить меня он не соглашался.
Я ведь хотел лишь чуточку загробной жизни. И получил ее. Но то, что дал мне Фрэнк, было адом.
Я стоял, как идиот, посреди дороги, и по моему лицу катились слезы. Я стоял и ждал, чтобы хлынул дождь и смыл их.
