Кэролайн Черри - Черневог
— Я не имею в виду именно это. Это не просто звук, пойми меня, Петр…
— Господи, да мне плевать на то, что это есть на самом деле. Ведь ты сам сказал однажды, что если человек начинает сомневаться в своих возможностях сделать что-то, то в конце концов может так случиться, что он этого и не сделает. Так может быть, ты просто споткнулся о собственную ногу?
— Я думаю об этом.
— В таком случае пожелай, чтобы все исправилось.
— Я и так стараюсь изо всех сил! Но у меня ничего не получается, Петр. С тех пор, как появился банник, я все еще не уверен, сам ли я пожелал его. Ведь я точно знаю, что Ивешка не хотела заводить его, и вот теперь все пошло не так.
Петр положил руку на сашино плечо, и так они шли вдвоем, а Волк сопровождал их, предоставленный самому себе.
— Послушай, может быть Ивешка права, и тебе лучше забыть Ууламетса. Оставь эту чертову книгу в покое, оставь на время все занятия. Брось думать о беде, пока она еще не случилась. Ведь это очень тяжело. Разве ты не можешь пожелать, чтобы поступить именно таким образом? Забудь все, а мы возьмем лодку и, может быть, сплаваем на ней прямо до Киева, ты, я и Ивешка…
Сама эта мысль повергла его в беспокойство. Неожиданно все то, что связывалось в его представлении с таким путешествием, тут же обрушилось на него: все те люди, все желания, которые наполняли тот незнакомый мир. И его сердце сжалось под их тяжестью точно так же, как от происходящего здесь, рядом с ними. Нет, сейчас он не был готов к этому. Господи, только не сейчас. Да и Ивешка вряд ли сможет выдержать это: ведь ей было так трудно даже с двумя людьми, которых она очень любила.
— А там есть и девицы, — продолжал Петр. — И все они будут думать, что ты будешь для них чертовски хорошим уловом.
— Ну уж нет!
— Жизнь вертится не только вокруг этой единственной проклятой книги, парень!
Саша перевел дыхание и на какой-то момент прервал свои мысли, не прислушиваясь даже ни к собственным ушам, ни к колдовским инстинктам, так что все, о чем разглагольствовал Петр, было для него не более чем бессмысленным звуком. Он научился этому еще в те времена, когда дядя выводил его из душевного равновесия: отвлекал себя от окружающего, пока не успокаивалось собственное сердце.
— А, парень? — спросил Петр, потряхивая его за плечо. — В чем дело?
— Просто мне хочется вернуть назад свое восприятие леса, мне хочется, чтобы все шло так, как надо. — Он старался больше не думать ни о Киеве, ни о людях, ни о девушках, ни даже о самой идее такого путешествия, напоминающего побег, которую высказал Петр. Все это лишь пугало его и подводило к пределу желаний, которые заполняли жизнь обычных людей, а он не хотел этого. Он не мог позволить себе ту жизнь, которую вели обычные люди, помня о том, какую ошибку совершил Ууламетс. А Петр не мог этого понять. Петру ничего не оставалось, как только отпустить его через минуту, несчастного и обеспокоенного: ему не нужно было напрягать свой слух, чтобы хорошо понять это.
Он заметил, обращаясь к Петру и стараясь говорить как можно понятней и разумней:
— Я хочу, чтобы все наши труды не пропали даром, я хочу сохранить все, сделанное нами.
— Да и так все идет хорошо. Ведь ты нашел меня, разве не так? А я, как видишь, даже не сломал шею. Все, что так или иначе пугало тебя, уже прошло. А если этот старый змей вновь примется за свои трюки, мы сделаем с ним то, что уже делали не раз.
— Когда у нас появился банник и Ивешка пыталась узнать у него, где ты находишься, то все, что он показал нам, были лишь ветки да колючки…
— Ну и что, разве это не было правдой? Хотя и не нужно было большого дара пророчества, чтобы узнать это…
Колючки, покрытые кровью…
— Так он показал все, что нужно?
Саша боялся отвечать ему. Сам по себе ответ ничего не означал, и его можно было тут же изменить, как только он подумал о нем.
— Все, что связано с будущим, очень изменчиво, — тихо заговорил он. — Ведь все, что мы делаем, приводит к изменениям во многом из того, что еще не случилось. Вот почему банники не любят колдунов.
— Ивешка говорила об этом. По крайней мере, последний из них очень не любил Ууламетса, но мне все это не очень понятно. Итак, теперь у нас есть банник, окружающий нас лес затих, ты видел колючие кусты и это очень обеспокоило и напугало тебя. Но все, что ты говоришь, не имеет смысла, и ты сам знаешь об этом.
Стояла полная тишина.
Листья в остановившемся потоке…
Ожидание продолжается…
— Саша?
— Я хочу, чтобы мы оказались как можно скорее дома, — ответил тот.
— Но почему? Что не так?
— Этого я не знаю. — Он повернул Петра кругом и подтолкнул его в сторону Волка. — Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда мы окажемся там.
Петр бросил в его сторону настороженный взгляд, затем вскочил на спину коня и протянул Саше руку.
9
Только в сумерки они дошли до того места, откуда был уже виден дом. Оба были уставшие, в грязной разодранной одежде, которая успела уже подсохнуть, особенно на их спинах, а Волк до того ослаб, что им пришлось спешиться и вновь вести его рядом с собой. Но теперь перед их взором была и серая крыша, и забор, и сад, и их крыльцо: все было в полном порядке и поджидало их. Петр не имел никакого желания расстраивать Ивешку во второй раз. Поэтому он открыл ворота, бросил Саше поводья, и, полный исполненного долга, взбежал на крыльцо, выкрикивая:
— Вешка! Я дома!
Он открыл дверь в темный холодный дом.
— Вешка? Где же ты?
Саша поднимался вслед за ним, тяжело ступая по доскам.
— Ее здесь нет, — сказал Петр в раздумье. — Черт побери! Теперь она отправилась на поиски! — Но когда он вспомнил про лошадь и про ссору, произошедшую всего лишь вчерашним утром, то изменил свое мнение.
— Она, может быть, просто в бане, — едва слышно проговорил Саша и со всех ног бросился назад во двор. Его голос удалялся, и в нем слышалось отчаяние: — Волк, а ну убирайся отсюда!
Черт с ним, с этим садом, подумал Петр, оглядывая полутемную, без признаков готового ужина, кухню. Он распахнул пошире оконные ставни, чтобы прибавить света, и распахнул дверь в их комнату, а когда открывал ставни и там, то второпях зашиб о лавку голень.
Ее книги на столе не было.
Он заглянул в стенной шкаф и обнаружил, что часть одежды отсутствует, в том числе и ивешкины сапожки, в которых она обычно отправлялась в лес. Он с такой силой захлопнул дверь шкафа, что доска отскочила от стены.
— Вот черт! — сказал он, ударил по ней кулаком и в самом скверном настроении отправился на кухню — посмотреть, что еще исчезло из дома. Это, как он думал, может ему помочь сообразить, как долго она намеревалась тешить свое самолюбие на этот раз.
