Юрий Медведев - Колесница времени (сборник)
Ближе к вечеру хлынул дождь. Я отпустил рабочих, лег подремать, но сразу заснул.
Проснулся без четверти двенадцать. Дождь стучал по брезенту. Хотелось пить, и я залпом опрокинул два стакана компота. Натянул дождевик. Спустился, скользя на камнях, к морю. Даже скала Чивиты не различалась во тьме. Море рокотало, Я брел наугад, пока не наткнулся на колючую проволоку и долго стоял перед стеной.
Я не заметил, откуда Она появилась, Миг — и обозначилось в дождевой пелене за стальной паутиной ее лицо.
— Снежнолицая…
— Зови меня лучше Зоной.
— ЭОНА, зачем мне собирать доказательства, если вы и без них вмешиваетесь в земные события. Например, на Ласточкином озере…
— Озеро спящих ласточек не в счет. Что у тебя с рукой?
— Напоролся на ржавый гвоздь. Заживет как на собаке.
— Дай полечу, — прозвенели колокольцы тише обычного. Она протянула руки сквозь паутину ко мне, и я о замершим сердцем вложил в них свою, Незабинтованные кончики пальцев ощутили ее гладкую холодную кожу.
— О, как ты жжешься, какой живой огонь бежит по жилам твоим, — принялась вдруг бормотать ЭОНА изменившимся голосом. Лицо ее, как мне показалось, слабо засветилось. Она погладила забинтованную руку, и сразу боль стихла.
— Никакая ты не внучка Хроноса, и отец твой не старец Зон. Ты Снежнолицая!
— Немочь сонная одолела, котору ночь наважденье одно и то же. — Глаза ее полузакрылись, она крепко ухватилась за мою руку. — Аль сонной травы подмешали мне колдуны, аль зелье иное какое? Говорила светбатюшке, в пояс кланялась: сокол ясный, не скликай женихов с четырех ветров, ни с полуночи и ни с полудня, ты отдай меня, красну девицу, за Савватия-молодца. Ай не вышло, не сладилось: посулили владыке заморскому, где ж перечить родителю стану… Ничего не скажешь, удал женишок, и умом взял, и обхожденьицем, а как стрелу калену в кольцо по-над теремом пропустил, надо рвом скача на лихом коне, — тут судьбина моя и решилася. А хозарин-то — ровно червь во рву извивался, с хребтом переломанным… Немочь сонная, наважденье, бесовской соблазн. Кто ты есть, человече, с ладонью аки огонь? Нешто стрелена ворогом? Нешто ловчая птица уклюнула, егда коли охоту творил?
— Снежнолицая! — закричал я. — Не выходи за владыку, не уезжай в Бекбалык! Знаешь ли, что случится на Чарыне, горной реке? Не выходи, Снежнолицая!
Я, я тебя люблю!
Она отдернула руки. Схватилась за проволоку. Лицо перестало светиться, снова открылись глаза.
— Ты спрашиваешь, вмешиваемся ли мы в земные события? — сказала она чуть устало. — Крайне редко. Чтобы не исказить причинно-следственные связи в галактическом континууме. С природными силами шутить нельзя.
— Я люблю тебя, Снежнолицая…
— Зови меня лучше Зоной.
* * *В «Золотой раковине» портье вручил мне запечатанный конверт. Внутри на узкой полоске бумаги плясала скоропись:
«Важные новости. Звони.
А. М.».Я позвонил, договорился о встрече и, заглянув ненадолго к Учителю (он все еще не выздоровел, но уже ходил по номеру), вызвал такси. По пути я разглядывал ладонь.
Никаких следов нагноения. Где еще вчера зияли яркокрасные ранки с зеленовато-желтыми разводьями, теперь была обычная кожа. Что еще преподнесет мне Снежнолицая, точнее, те, кто стоит за ней? Каким надо обладать могуществом, чтобы выудить из моей памяти ее образ и ожить… Нет, так рассуждать не совсем правильно, ведь Снежнолицая существовала задолго до меня. Скажем так: сколько раз должно переплестись вокруг Земли кольцо времени, чтобы сон Снежнолицей там, за звездными реками Хроноса, почти тысячу лет назад, материализовался здесь, у подножия утеса Чивиты, причем материализовался, как я начал понимать, лишь для меня одного… Какой прицельный взор у обвитого змеею старца с львиной головой…
Антонелла поджидала меня на прежнем месте, у «Трех лилий», но без машины.
— Мотор забарахлил у «букашки». Муж починит дня через два, не раньше. Давай погуляем по набережной, Земледер.
Она взяла меня под руку и крепко прижала локтем.
— Угадай, где я вчера была? Пари, что из десяти попыток промахнешься.
— Бывает, ничего не выходит и после десяти попыток, — сказал я.
— Ах, ах, какой острослов! А была я в гостях у самого… Иллуминато Кеведо!
— Предлагаю по сему поводу отобедать вон в том ресторанчике под пальмами. Если не ошибаюсь, он называется «Аквариум», угадал?.. Кажется, я там как-то сидел с одной пышноволосой неприступной красавицей.
В ее волосах запутывались пчелы.
— А жалишь меня ты, — сказала Антонелла.
Она всегда жила в недосягаемом для меня бешеном ритме. В считанные секунды успела перемолвиться с официантом, заглянула в круглое зеркальце, лизнула мизинец и провела под глазами, причесалась, не переставая отхлебывать оранжад и тараторить:
— Представь, его координаты раздобылись в телефонной книге. Я позвонила, хочу, мол, переснять несколько своих старых фото. Он поинтересовался, когда я кончила гимназию, и ну зазывать меня в свое ателье.
Я поехала не раздумывая.
— Настоящие сицилианки никогда не раздумывают, — успел ввернуть я, но она и глазом не моргнула.
— Дон Иллуминато оказался молодящимся старикашечкои с бородою клинышком, усиками и лысиной, замаскированной сбоку длинными волосами. Бывают такие старцы, от которых за три холма несет козлом…
Оказывается, он спе-ци-а-ли-зи-ру-ет-ся — на чем бы ты думал? Съемки обнаженной натуры. Каков дон! Теперь представь, сколько этой самой натуры у него поразвешано в ателье.
— Представил, — сказал я. — Заодно представил, как захотелось сатиру козлоногому прибавить к своей коллекции парочку свежих снимков.
— Не парочку, а целый альбом. Он предложил мне позировать для рекламы парфюмерии и ювелирных украшений. «Видите ли, голубушка, фирмы оплачивают услуги красивых барышень регулярно, оставляя образчики рекламируемой продукции,- заговорила она сладким старческим голоском. — Мы — их будем делить пополам. Через год мы сможем вместе слетать в Америку».
Как тебе это нравится, Земледер?
Я съязвил:
— И тогда ведет ее диавол на весьма высокую гору и показывает все царства мира и славу их.
— Меня не поведет и не проведет, — отрезала она. — Пожалуйста, не перебивай. Так вот. Я, понятно, отнекиваюсь, но слабо, давая понять, что в конце концов он меня уговорит. Потом присела на краешек кресла, руки у сердца сжала и промурлыкала: «Ах, дон Иллуминато! Какая жалость, что вы с вашим талантом и вашей аппаратурой не оказались в Сигоне за сутки до злосчастного землетрясения. Такое бы там наснимали — враз стали миллионером!» И пересказываю его же собственное интервью. От моего лицедейства у него глазки полезли на лоб. «Дитя мое, — бурчит дон Иллуминато, — можно, допустим, понять, почему я поставил подпись под этими бреднями и сфабриковал фото «летающей тарелки», между прочим, посредством собственной шляпы, подвешенной на шесте в саду. Все-таки мне отвалили четыреста тысяч лир — гонорар вполне приличный. Но что заставляет вас, цветущее, беспорочное существо, повторять подобную чушь, я понять не могу. Хоть убей». — «Ах, синьор Кеведо, — негодую я, — как смеете вы сомневаться в моей правдивости! Тарелку и шары я видела самолично, поскольку была в Сигоне той ночью и не спала». Тут он захохотал, вынул из бюро журнал «Ты и я», показал мне интервью со снимком, после чего принес из соседней комнаты злополучную шляпу. Подтверждаю: фальсификация. Пузыри он наложил другим негативом. «Не знаю, как вы, красавица, — сказал дон Иллуминато, — а я действительно ночевал в Сигоне накануне землетрясения и могу засвидетельствовать под присягой: небеса были чисты, как мое прошлое».
