Михаил Савеличев - Иероглиф
К этому времени ночь посинела, как покойница, намекая на то, что солнце взошло, хотя и утонуло при этом в тучах, и что начался рабочий день. Максим был готов к выходу, но вовремя вспомнил, ради чего это все, собственно, затевается, снова уселся в кресло, поморщившись, когда ствольный компенсатор автомата врезался ему в бедро, поднял с пола телефон и позвонил Вике. Трубку почему-то поднял Павел Антонович. Максим решил, что по рассеянности позвонил ему, но цифры набранного номера на экране убедили его в обратном. Далеко идущих выводов он делать не стал.
- Доброе утро, Павел Антонович. Это Максим. Я с Викой хочу поговорить.
- Подожди, - буркнул Павел Антонович, - сейчас передам ей трубку.
Судя по доносившимся из трубки звукам - плеску воды, женским напевам и шлепанью босых ног по кафелю, Вика, в отличие от Максима, все же решила вымыться. Затем послышался какой-то невнятный шепот, неотождествимые звуки, трубку, кажется, урони-ди, потом долго не брали, и когда Максим решил, что o нем уже окончательно забыли, Вика наконец весело этветила ему:
- Привет, Максим! Ты хотел со мной поговорить?
Максим ничего ни от кого не хотел, в том числе опровергать эту диффамацию, и сразу приступил к делу, описав создавшуюся ситуацию, подчеркнув граничные условия и попросив совета, как у женщины. Наверное, Вика несколько растерялась от такой странной просьбы, потому что минуту молча переваривала услышанное и пыталась поставить себя на место Же-Ч[и. Ей это было непривычно и очень затруднительно. Для Бумажного Человечка упоминание о дне рождения казалось не вполне уместной шуткой. Но женская Натура, интуиция и чувство корпоративности позволили Вике все же решить эту задачу в несколько итераЦий.
- Помойся и переоденься, - предложила она. Максим поразмышлял, пытаясь вспомнить зачитанный Женей список ненужных вещей, и отказался. Этого с него не требовали.
- Купи открытку со стихами и просто поздравь.
- Нет, - снова отверг предложение Максим, ясно вспомнив весь утренний разговор.
- Принеси конфеты и торт, - вошла в азарт Викa.
- Нет, ей это не нужно.
- Произнеси хороший тост и поцелуй ее. Женщины от этого тают, квалифицированно тебе заявляю.
Максим только покачал головой, а Вика по молчaнию догадалась о его телодвижении.
- Пригласи на танец, покажи ей облака, соври что-нибудь о вечной любви.
Молчание.
Вика стала терять терпение. Роль женщины ей нe удавалась, или удавалась слишком хорошо, и она раздраженно заявила:
- Тогда так, как только она открывает дверь, срывай с нее платье и вали на пол. До кровати тащить нe обязательно - женщины обожают грубых самцов.
- Только не она, Вика, - веско ответил Максим. Вика бросила трубку. Максим послушал яростные гудки и поставил телефон снова на пол. Он понял, что надо еще немножко подождать, пока Вика остынет. Тогда в ее голову приходят гениальные идеи. Максим встал из кресла, подошел к окну, прижал лоб и ладони к холодному стеклу и закрыл глаза. Мир не таков, чтоб им любоваться. Он снова стал проваливаться в сои, руки сползли по стеклу вниз, лоб на влажной подушке испарины тоже соскользнул, уткнувшийся в край бронежилета, подбородок слегка толкнул все тело, и Максим упал спиной на кровать. Голова его неудобно свесилась с края, носки ботинок каким-то образом застряли под радиатором батареи центрального отoпления, из-за чего заныли растянутые мышцы голени, до он не сделал ни единого движения, чтобы устроиться поудобнее. Железки давили на грудь, но он спал. Изо рта доносился тихий храп, глаза были слегка приоткрыты, обнажая кремовые, с красными прожилками белки и края радужек, закаченных под самый лоб, Пальцы расслабленных рук, также свисающих с кровати и почти касающихся грязных носок, продолжавших валяться на полу, слегка шевелились, словно во сне Максим в кого-то стрелял или голосовал на собрании.
Телефон звонил долго и терпеливо, постепенно выдирая его из этого внезапного, как наваждение, сна. Не поднимаясь, Максим рефлекторно нащупал аппарат и приложил трубку к уху.
- Цветы, - сказала Вика.
- Какие цветы, - зевнул Максим. - Цветы Жене... - тут он осекся. Это было единственное, что могло иметь отношение к дню рождения и не было упомянуто в женином списке. Цветы, только цветы. Никаких помывок, углеводов, графоманства, алкоголя и секса.
Только простой, обычный веник сорняков, которые почему-то обожают все женщины. Учитывая, что за окном стояла то ли поздняя осень, то ли ранняя зима, достать цветы в городе было раз плюнуть - как раз работенка для его арсенала.
Вика еще что-то говорила, но Максим не стал слушать ее советов наверняка, что-то насчет цвета, запаха, сорта и количества. А что тут слушать? Рви больЩе, только смотри, чтобы не воняло. Здесь мы и сами с усами.
Максим бросил трубку, неуклюже перевернулся на ивот и сполз коленями на пол. Разогнувшись, он уперся руками в кровать, поднялся и зевнул. Вика бь ла все-таки молодец. До такого извращения он никогда бы не догадался.
Броневичок дожидался его на старом месте, вчер снова не покрытый тентом и сегодня опять из-за этого не хотевший заводиться. Дождь сменился мокрым снегом, который тяжелыми комками отвесно падал с неба и звучно плюхался о лобовое стекло. Максим несколько раз поворачивал ключ в замке зажигания, но мотор только чихал на него. Наконец он сообразил, что дело не в холоде и не в замерзшей воде, а в элементарной солярке - топливный счетчик приклеился к абсолютному нулю, а потерявшая всякую надежду привлечь внимание хозяина красная лампочка сигнализатора давно уже не загоралась. Пришлось вылезти из машины, достать из багажника канистру с остатками соляры и закапать ее в бак. До ближайшей автозаправки, по расчетам Максима, должно было хватить. Не очень-то шикуя на газовке и экономя на скорости, Максим выполз со двора на расчищенную магистраль, как большой нелепый жук после зимней спячки, выползающий под лучи еще холодного солнца, и влился в редкий поток разнокалиберных машин. На перекрестке он притормозил, свернул под "кирпич", попутно показав язык и пропуск меланхоличному дорожному инспектору, с ног до головы закованному в броню с активной защитой, попетлял между домами, услужливо пропуская вооруженных старушек, ведущих внуков и внучек в школу, и нервных домохозяек, бегущих занять места в очередях в магазины, и выехал прямиком, без этих нудных объездов и пробок, к обнесенной высоким колючим забором со сторожевыми вышками и раструбами огнеметов, расположенных через каждые пять метров по периметру, автозаправочной станции, одному из десяти "сердец" города, позволяющих транспорту еще двигаться.
Широкие ворота въезда и выезда были широко распахнуты, правда, львиную долю их ширины занимали выкрашенные в черный цвет танки с рассевшимися на броне автоматчиками и гранатометчиками, пожиравшими из походных котелков скудную солдатскую пайку. Автомобили медленно и осторожно, чтобы, не дай Бог, не задеть свежую покраску грозных машин, за что могли вполне припаять расстрел на месте, протискивались в эти щели и выстраивались на бетонированной площади автозаправки в длиннющие беспокойные очереди.
