Юрий Брайдер - Гвоздь в башке
— Привыкайте, — Мордасов еле заметно улыбнулся. — Зато соберете уникальный материал для монографии на тему «Сравнительное описание особенностей половой жизни различных поколений хомо сапиенс»… Любой другой, оказавшийся на вашем месте, пришел бы от такой перспективы в полный восторг.
— Готов уступить эту перспективу кому угодно! Но только пусть заодно и гвоздь отсюда заберет, — я коснулся рукой своей забинтованной головы. — Лично вы не желаете? Очень жаль… Меня вот еще что интересует. Допустим, что моя душа как-то связана с душами обоих родителей. Почему тогда мое сознание не раздвоилось, а целиком и полностью внедрилось в сознание отца?
— Психическая структура любого человека столь же неповторима, как и его генотип. На кого-то из родителей мы похожи больше, на кого-то меньше. Одна душа выбирает другую по принципу сходства. Проще говоря, сознание отца было для вас более доступным. Это как электрический ток, который всегда распространяется по пути наименьшего сопротивления, — само собой, что такое разъяснение дал мне профессор Котяра.
— То есть с одинаковой долей вероятности я могу вселиться как в мужскую, так и в женскую душу?
— Конечно. И случай с Антонидой Мороз это подтверждает. А разве вы имеете что-то против женщин?
— Отнюдь… Но мало приятного, когда какой-нибудь пьяный скот творит с тобой все, что ему заблагорассудится.
— Ничего не поделаешь! В любой профессии есть свои издержки. Думаете, что копаться в психике маньяков доставляет мне удовольствие? Я ведь когда-то и с Чикатило имел дело, и с Фишером.
Ага, подумал я, вот откуда его связи с органами. Если он только с маньяками работал, это еще полбеды. Только ведь психиатрия в свое время и диссидентами занималась. Надо с Котярой ухо держать востро.
— Если честно признаться, то я искренне завидую вам, молодой человек, — сказал Мордасов. — Не знаю, как все обернется дальше, но пока перед вами открываются уникальные возможности. Вы сможете прожить тысячу жизней. Испытаете то, что не довелось испытать никому другому. Станете свидетелем событий, скрытых от нас завесой времени.
Ну что же, историку можно простить столь напыщенные речи. Но благоглупости нельзя прощать никому.
— Возможно, вы и правы, — произнес я с горькой усмешкой. — Но пока почти любая моя новая жизнь обрывается через считаные часы, а то и минуты. Даже в случае с Антонидой Мороз я едва-едва сумел удержать ее от самоубийства. Помогло то, что ее ребенок случайно оказался поблизости.
— Да, тут, безусловно, кроется какая-то проблема, — подал реплику Котяра. — Одно из двух: или вы способны проникать только в заведомо обреченные души, или идею смерти привносите с собой.
— Существует и третий вариант, — возразил Мордасов. — Гибельные ситуации, в которых оказывается наш герой, могут быть простой случайностью. Какие-либо окончательные выводы делать еще рано.
— Поживем — увидим, — буркнул Котяра. — В этом плане пока ясно только одно: за предков женского пола можно не беспокоиться. После зачатия, по времени совпадающего, так сказать, с незримым визитом потомка, они должны прожить как минимум девять месяцев. Иначе вся эта затея изначально не имела бы никакого смысла… Впрочем, есть надежда, что скоро мы проясним все спорные вопросы.
— Как скоро? — поинтересовался я. — Нельзя ли конкретнее?
— Скоро — значит скоро, — насупил брови Котяра. — Но не раньше, чем я буду уверен в успехе эксперимента.
…Это скоро растянулось чуть ли не на месяц. У Котяры успела отрасти пегая, клочковатая бороденка (говорят, что он всегда отпускал ее в переломные моменты жизни), задействованная в экспериментах аппаратура дважды поменялась, а все привлеченные со стороны люди постепенно исчезли. Последнюю неделю ко мне не допускали даже Комарова-Флага.
Эксперимент, на который возлагалось столько надежд, начался ровно в полночь, хотя интенсивная подготовка к нему шла с самого утра.
Со мной остались только Котяра, двое его ближайших ассистентов и похожая на вяленую воблу женщина-врач, которой я никогда раньше здесь не видел.
Свои инструменты она разложила на отдельном столике подальше от моих глаз, однако я успел заметить, что среди орудий, возвращающих человека к жизни, имеются и такие, посредством которых эту жизнь можно отнять. Одних шприцев разного калибра было не меньше дюжины. Короче, набор цивилизованного пыточного мастера.
— Начнем, — произнес Котяра, когда все подключенные ко мне приборы были приведены в действие. — Постарайтесь повторить все, что вы над собой уже проделывали. Заставьте душу покинуть тело.
— Легко сказать… — я закрыл глаза.
— Нырните в прошлое как можно глубже, — продолжал он. — На пятьдесят-семьдесят поколений. Но только не переусердствуйте. Мало ли какие опасности могут подстерегать человека, пустившегося в столь опасное путешествие. Когда духовный контакт с предком состоится, постарайтесь взять его сознание под контроль. Действуйте осторожно, но настойчиво. Ничего страшного, если он вдруг почувствует признаки раздвоения личности. Такое со всеми случается. И не забывайте про опознавательные знаки, которые вы должны оставить в прошлом. Все понятно?
— А хоть бы и нет — какая теперь разница, — буркнул я.
— Тогда действуйте. Желаю удачи.
— К черту! — вырвалось у меня совершенно машинально.
Пара минут ушло на то, чтобы сосредоточиться, а затем я начал повторять, как молитву: «Умереть, умереть, умереть… Уйти, Уйти, уйти…» — все это, конечно, про себя, не разжимая губ.
Так, наверное, минуло с полчаса, время вполне достаточное Для того, чтобы убедиться — умирать мне совсем не хочется. Ну не капельки! Душа сидела в теле крепко, как пырей на грядке.
— Ну что? — донесся до меня нетерпеливый голос Котяры.
— А ничего, — я открыл глаза. — Не получается… (Знаковая фраза! Сначала ты говоришь ее няньке, сидя на горшке. Потом жене, лежа в постели. И напоследок — светоносным ангелам, требующим от тебя оправданий за неправедно прожитую жизнь.)
— Попробуйте еще раз, — уже не попросил, а приказал Котяра. — Постарайтесь.
Я стал стараться. Истово! Изо всех сил! Но это было то же самое, что постараться на метле взлететь в небо или в рукопашном поединке одолеть Илью Муромца.
Некогда грозное (а главное — действенное) заклинание «Умереть, умереть, умереть…» ныне превратилось в безобидную считалочку типа: «Один баран, два барана, три барана…», якобы помогающую от бессонницы.
За всеми хлопотами и треволнениями последних дней я даже как-то не заметил, что былое неприятие жизни исчезло, а вместе с ним выветрилась и установка на суицид. Похоже, что я утратил сверхъестественные способности, в свое время так заинтриговавшие профессора Котяру, и вновь превратился в рядового паралитика с дырявой башкой… Ох, зря меня здесь так разнежили!
