Максим Перельман - Переход
Я слушал своего соседа и думал о том, что он во многом прав, но я не понимал причины его философствования передо мной и спросил:
— К чему вы это говорите мне?
Он так ухитрился повернуть голову, что заглянул мне в глаза. Я почувствовал, как в груди у меня похолодело.
— К тому, что ты, Ральф, можешь изменить этот мир, можешь помочь людям, — проговорил он, не отводя взгляда от моего лица.
Я постарался отодвинуться от него, насколько это было возможно, сидя в кресле, и ответил:
— Я с недоверием отношусь к словам «изменить мир» и «помочь людям». Кто вы? Почему обратились ко мне? Почему называете меня Ральфом?
Он усмехнулся:
— Потому, что в прошлой твоей жизни тебя звали Ральф. Потому, что тогда мы были друзьями, осуществляющими великую миссию.
— Миссию? — переспросил я, — да кто вы такой?
Он придвинулся ко мне ещё ближе и прошептал мне в ухо:
— Я Генрих.
— А я Макс, — неприветливо сказал я, — вот и познакомились.
— Ты не понял, Ральф, — он искоса оглядел спящих пассажиров и прошептал, — я Генрих Гиммлер, узнаёшь?
Я в растерянности глядел на него, пытаясь найти сходство с Гиммлером, которого неоднократно видел на фотографиях и в кадрах кинохроники. Он, действительно, был похож на Гиммлера, только очки и прическа другие. Мысли мои мешались. Поверить ему, значило поверить в невозможное.
«А что если меня разводят? — думал я. — Ведь то, что я получил большие деньги, узнать не трудно, имея через Интернет доступ к списку банковских проводок по счетам. Про капсулы я рассказывал родственникам, и вполне может быть, что кто-то из них проговорился. Что, если встреча с Эрнестой тоже была подстроена, а этот человек, выдающий себя за Гиммлера, часть их плана? И они только мошенники, взявшиеся за одурачивание меня, чтобы завладеть моими деньгами и капсулами таким образом, чтобы я отдал их добровольно».
— А я — Наполеон, узнаёте? Знаете, уважаемый, — я заставил себя усмехнуться, — мои капсулы и мои деньги хранятся в очень надёжном месте, поэтому если ваша цель — завладеть ими, то не тратьте время.
Я помолчал, стараясь произвести впечатление человека выдержанного, и добавил:
— Ну а если вы действительно рейхсфюррер СС в далёком прошлом, а я некий Ральф, то вам придётся это доказать.
— Обязательно докажу. Но для этого, как только прилетим в Вену, ты должен отправиться со мной в Вовельсбург.
Я презрительно хмыкнул: — Куда, позвольте спросить?
— В замок СС, который когда-то принадлежал нам с тобой. Но теперь это только музей.
— Я не люблю ходить по музеям, — ответил я, желая прекратить разговор, который сводил меня с ума.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул мне. С пожелтевшего от времени снимка глядели на меня два человека. Они стояли на фоне двухэтажного, длинного дома, со множеством окон и печных труб на крыше, вдалеке угадывались горы покрытые заснеженным лесом. Один из двоих, в обтягивающей чёрной шинели с красными отворотами, с биноклем, висящим на груди, и в форменной эсесовской фуражке на голове. Я вгляделся в его лицо, оно действительно напоминало лицо человека, сидящего рядом со мной. Другой… но этого не могло быть! Другим был я. В бежевом штатском пальто, с белым шарфом на шее и в чёрной шляпе я улыбался со снимка неизвестному фотографу.
— Нас снимала твоя Аннет, — произнёс сосед и тихо засмеялся.
— Да, — тихо ответил я, всё ещё отказываясь верить в происходящее, — так это и есть Вовельсбург? Хорошо подделали, даже бумагу, — сказал я, отдавая ему фотографию.
Он засмеялся: — Ты знаешь, что это не подделка, Ральф.
Я закрыл лицо руками, потому что я ему поверил. Пусть это звучит нелепо, но я ему поверил.
Со мной рядом сидел один из самых главных нацистских преступников, по приказу которого творились изуверства над людьми на всей территории Европы. Как только прилетим в Вену, — думал я, — я тут же укажу на него полиции. Нет, раньше, я пойду в кабину пилотов и попрошу, чтобы они сообщили службам безопасности о том, что в самолёте находится главарь фашистской банды времён Третьего Рейха. А как же я на фото? Я был таким же, как он? Чушь! Никто не может отвечать за поступки, которые он совершал в прошлых жизнях. Но живой Гиммлер должен предстать перед судом. Да кто мне поверит? Документы у него наверняка в порядке, а если я начну говорить про инопланетные капсулы, меня могут отправить и в психлечебницу. Нет, надо посмотреть, что будет дальше.
— А зачем нам ехать в Вовельсбург, если это просто музей? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать.
— Музей для всех, но под ним есть ещё несколько этажей, которых никто за шестьдесят с лишним лет не обнаружил и о которых знаем ты, я и ещё несколько верных нам людей. Там и находится доказательство того, что ты Ральф.
— И как мы туда попадём?
— Поедем, Ральф, поедем на обычной машине, по обычной дороге. А там нас встретят.
— Поедем, — согласился я, подумав, что до прилёта в Вену ещё много времени, и я смогу кое-что понять и решить, — но пока я бы задал вам несколько вопросов, если вы не возражаете.
— С удовольствием отвечу на все вопросы, с удовольствием, — он улыбнулся. — Ах, как я рад, что ты мне веришь и что ты, наконец-то вернулся, Ральфи. «Веришь… Ральфи…», — думал я, начиная понимать, что со мной случилось что-то более странное, чем встреча с инопланетянами.
— Зачем вам нужен я? — спросил я, доставая из кармана платок и вытирая вспотевшее лицо.
— Хочешь что-нибудь выпить? — заботливо спросил сосед, которого я в мыслях уже называл Гиммлером.
Он подозвал стюардессу, и через минуту перед нами стояли бокалы с коньяком. Сделав большой глоток, я вопросительно посмотрел на него.
— Зачем ты нужен нам? — он покачал головой, — об этом ты узнаешь, когда мы приедем в Вовельсбург. Пока я могу сказать только то, что без тебя мы не можем завершить начатое. Кстати, называй меня Генрихом, это моё настоящее имя, по паспорту, — он усмехнулся.
Я тоже усмехнулся: — И вы зовите меня Максом, по паспорту. Кстати, Генрих… Генрих, вы воплощение Гиммлера?
Задав этот вопрос, я вдруг понял, как глупо он прозвучал.
— Это ты — воплощение Ральфа, Макс, — устало ответил он, — а я и есть Гиммлер. В отличие от тебя, я не умирал и не рождался вновь. Я живу уже более века.
— Невероятно, — сказал я, — что я говорю сейчас с человеком, виновным в гибели миллионов людей. С преступником, за голову которого, я думаю, готовы заплатить огромные деньги многие государства… и просто частные лица.
— За чью голову? — усмехнулся он. — Подумай, что даже если отбросить официальную версию, по которой я покончил с собой в сорок пятом, то мне по документам было бы почти сто двадцать лет. Обычные люди столько не живут. Меня давно никто не ищет. Да и кто поверит в то, что я жив?
