Александр Казанцев - Тайна загадочных знаний
– Я сожалею лишь о том, что не застал вашего гостя, которому хотел бы выразить свое почтение.
– Профессора Гассенди?
– Моего учителя, метр.
– Я передам ему ваши слова не позже, чем завтра, а сейчас предлагаю подняться ко мне. Вы не против, если госпожа Франсуаза принесет нам вина?
– С вашего позволения, метр, я откажусь. Госпожа Франсуаза уже угостила меня. А мне хочется сохранить для нашей беседы голову ясной.
С этими словами Сирано, покосившись на стойку, за которой стояла хозяйка, отвернулся от нее и, помимо уже снятой шляпы, снял с головы и парик, обнажив облысевший череп с лоснящейся кожей.
Пораженный Ферма поднял брови, но промолчал.
Сирано показалось, что кто-то вскрикнул у него за спиной, но он, поднимаясь вслед за Ферма по лестнице, не позволил себе обернуться, чтобы узнать, достиг ли он желаемого результата, сумел ли разочаровать в себе Франсуазу и самому уберечься от искушения. Встреча с Ферма казалась ему спасением.
В маленькой комнатушке, называемой здесь апартаментами для почетных гостей, с постелью под балдахином (гордостью перебравшегося в столицу трактирщика!) и даже с тазом и кувшином для умывания в углу, Пьер Ферма усадил гостя на табурет, сам устроившись на краю громоздкой кровати с резными голубками на спинке.
– Вы удивили меня не столько своим памфлетом о Луне, сколько трактатом по физике. Я сам попутно со службой занимаюсь науками по душевной склонности, преимущественно математикой, но однако не чужд и естествознания, требующего опытов. Но какие опыты могли вы поставить, затрагивая глубочайшие вопросы о существе Вселенной, веществе, пустоте?
Сирано понурил голову. Мог ли он рассказать своему поручителю по тайному обществу доброносцев о встрече там с Тристаном, общение с которым заменило ему все мыслимые опыты по естествознанию, мог ли говорить о «посещении» иной планеты Солярии или грезах о ней?
Ферма сам пришел ему на помощь, не требуя ответов на свои вопросы, а предложив Сирано послушать некоторые места из его собственной рукописи, чтобы обсудить высказанные там идеи.
– «Мне остается доказать, что в бесконечном мире заключаются бесконечные миры». Опасное, я бы сказал, утверждение, – заметил Ферма, отрываясь от рукописи, и продолжал: - «Представьте себе Вселенную в виде огромного животного: представьте, что звезды являются мирами, пребывающими в этом огромном животном тоже как огромные животные, служащие, в свою очередь, мирами для различных народов, вроде нас… а мы так же представляем собой миры по отношению к мелким животным, которые неизмеримо меньше нас».
Ферма прервал чтение, подняв на Сирано внимательные глаза.
– Как к подобной «ереси» отнесутся отцы церкви и в особенности братья-иезуиты?
– Со «святым орденом Иисуса» у меня, признаться, несколько испорченные «денежные отношения». Но отцы церкви не смогут отрицать существования, скажем, блох, от укусов которых сами страдают и чешутся. И не так уж давно даже при королевском дворе не считалось нарушением этикета равно как обмахиваться веером при духоте, таи и почесывать изящной палочкой с бантиком укушенные несносными насекомыми места. А ведь каждая из этих несносных тварей, как бы пи была она мала по сравнению с телом, на котором гнездится, – это все-таки целый мир! Не так ли, метр?
Ферма расхохотался.
– И у блох могут быть свои блохи, еще меньшие, а у тех еще меньшие!
– Я знаком, метр, с вашим математическим «методом спуска», где вы мыслью своей от малых величин переноситесь к еще меньшим. И так до бесконечности. Я использую ваш математический метод в общефилософском смысле, допуская существование вокруг и внутри нас целого мира мельчайших и враждебных нам тварей, наносящих нам вред.
– Браво, молодой человек! Я недаром поручался за вас. Вы превосходите дерзостью самого Джордано Бруно, который ограничивался лишь крамольным утверждением о населенности людьми иных миров. Вы же «математически» опускаетесь до непостижимо глубоких уровней природы.
– Я только считал, что без математики нельзя познать мир, – скромно заметил Сирано.
– Прекрасно! Математика в ваших устах становится сестрой философии. Так вернемся к вашему «философскому спуску». Вы пишете, «…между ничто и хотя бы атомом такое бесконечное множество градаций, что и самому острому уму не проникнуть в них. Чтобы выйти из необъяснимого лабиринта, надо допустить наличие наравне с богом вечной материи (а тогда нет надобности в понятии бога, поскольку мир мог возникнуть без него)… как же мог хаос сам собой организоваться?» Друг мой, вы задаете здесь отцам церкви поистине коварный вопрос! А о» и, надо вам сказать, не любят, когда их ставят в безвыходное положение, и начинают искать выход «с факелами в руках».
– Я вас понял, метр. Но страшиться их – это перестать мыслить.
– В этом вас не упрекнешь, молодой философ! Вы пишете дальше: «Нужно представить себе, что бесконечная Вселенная состоит из бесконечных атомов – весьма простых и в то же время нетленных… все действует по-разному, соответственно своим очертаниям…» Я полагаю, свойствам?
– Да, свойства, определяемые «очертаниями» или «строением» изначальных элементов, которые, в свою очередь, состоят… и так далее, соответственно вашему «методу спуска».
– Следовательно, как принято говорить в математике, – резюмировал Пьер Ферма, – человека, по-вашему, нельзя считать центром мироздания?
– Позвольте процитировать самого себя из трактата «Иной свет»: «Неужели только потому, что солнце отмеривает наши дни и годы, можно утверждать, что оно создано только для того, чтобы мы не натыкались лбами о стенку?»
– И этот вопрос, дорогой мой философ, кое-кто сочтет за «еретический».
– Так что же нееретично, метр?
– Если не считать Библии в церковном толковании, то, пожалуй что, одна математика, да и то до тех пор, пока мой друг Рене Декарт не взялся доказывать математически существование бога. А в это надлежит верить бездоказательно!
Сирано сокрушенно вздохнул. Ферма вопросительно посмотрел на него.
– Я вспоминаю крушение своей трагедии «Смерть Агриппы», где я ополчился на бездумные верования, – объяснил Сирано.
– Конечно, восстала церковь?! Рене Декарт тоже поплатился, попав в немилость его святейшеству. Впрочем, не вы ли защищали со шпагой в руке творения Декарта от костра изуверов?
– Я уже больше не беру шпаги в руки, заменив ее пером.
– Но перо у вас не менее разящее и куда более опасное, чем шпага, судя по уже написанным памфлетам и трактатам.
– Я уже задумал новый трактат.
– Не будет ли он столь же еретичным?
