Юлия Латынина - Вейская империя (Том 1-5)
Кивнул бывшим в его свите горожанам и ушел с галереи.
Меж тем, как Арфарра беседовал с экономом Шавией, Марбод Кукушонок, пригнувшись, спустился вслед за монахом по винтовой лестнице в спальню Даттама. На молодом рыцаре был белый, шитый алыми цветами плащ и высокие сапоги с красными каблуками.
Даттам сидел перед зеркалом, и высокий сутулый монах укутывал его волосы в золотую сетку. Марбод вгляделся с опаской: Даттам был еще худший колдун, чем Арфарра, и кто знает, какие бесы сидят вон в том плоском ларчике, который стоит на туалетном столике.
Даттам раскрыл ларчик и вынул из него перстень с крупным бериллом, отделанный в стиле "летящей цапли".
- Ну вот, мой друг, Арфарра готов помириться с вами и вновь пригласить вас в дружину, - проговорил Даттам, надевая перстень на палец.
- Сколько вам это стоило?
- Пустяки, - проговорил Даттам, - чего не сделаешь ради друзей. К тому же и вас просят о кое-чем: отозвать петицию Золотого Улья.
- Помилуйте, господин Даттам, - усмехнулся Марбод, - петиция знати это не королевский указ. Не я ее сочинил, не мне ее и отзывать.
Даттам, поморщившись, снял перстень в стиле "летящей цапли" и надел другой, "розовик".
- Но Арфарра только на этом условии был согласен мириться с тобой.
- Ба! - рассмеялся Марбод, - сдается мне, что он только и дожидается, чтобы я попросил отозвать петицию. Он выставит меня негодяем перед знатными людьми, а потом найдет предлог вышвырнуть из королевской свиты! Разве не то же он проделал с Шоном Забиякой?
- Или ты не веришь в мои гарантии? - спросил Даттам.
- Тебе-то я верю, а что это такого сделал Арфарра, чтобы я ему верил? Этот пес натравливает простонародье на господ, одевает лавочников в шелк и бархат, хочет сделать у нас, как в империи!
- У него ничего не выйдет, - сказал Даттам.
- Почему это? - подозрительно осведомился Марбод.
- Потому что у вас поля орошают дожди, а не каналы.
- При чем здесь дожди? - искренне изумился Марбод.
- При том, друг мой, что если поля орошают каналами, то нужны чиновники, чтобы следить за ними и их проектировать, и без чиновников такая страна погибнет от засухи и недорода. А у вас поля орошают дожди, и вам чиновники совершенно не нужны, вам достаточно шаманов и рыцарей.
- Э-э! - сказал Марбод, - так дело не пойдет! Это ты хочешь сказать, Даттам, что если бы я жил по ту сторону гор, так я бы сейчас служил в управе, а не скакал на коне? Вздор! Дело не в каналах, а в душе народа, и каждому, кто попробует превратить алома в раба, придется сначала держать ответ перед моим мечом!
- Я боюсь, - улыбнулся Даттам, - что аломов уже превратили в рабов. Ведь аломы пришли в эту землю свободными, а теперь девяносто аломов из ста ходят в рабах у знати. В твоих рабах, Марбод. И вот Арфарре очень хочется их освободить.
- Ты как будто не заодно с ним, торговец! А ведь это ты притащил сюда эту колодку на наши шеи!
Тут откуда-то сверху раздался мелодичный свист. Марбод вздрогнул, а Даттам стукнул в тарелочку. Дверь кабинета раскрылась, и на ее пороге возник храмовый монах с бумагами на подносике.
- Скоро солнце покажется у пятой черты, - известил он. - До начала церемонии осталось пятнадцать минут.
Было слышно, как за дверьми поют серебряные раковины, и крик их походил на крик испуганных цапель.
Даттам обернулся, чтобы попрощаться с Марбодом: но бывший королевский дружинник уже исчез. "Что-то он затеял?" - мелькнуло в голове Даттама.
А Марбод, выйдя на балкон, обхватил руками резной столб и задумался. Слова Даттама о дождях и каналах поразили его. Вот этим-то и пугали люди империи: уменьем сказать такое, от чего дворянская честь превращалась в труху, - в производное от природных условий! А ведь он, Марбод, был в империи, и, точно, видел каналы: так почему же он сам о них не подумал? Неужели, если бы он, Марбод, жил по другую сторону гор, он бы сейчас кормился не мечом, а докладными?
Или помириться? Действительно помириться? Ни-ког-да. Никогда человек с мангустой не посмеет безнаказанно провести церемонию, принадлежащую роду кречета!
Кто-то тронул Марбода за плечо. Марбод обернулся: перед ним стоял Гин, его вольноотпущенник, торговец птицами.
- Так как, господин, - искательно спросил Гин, заглядывая в лицо рыцарю. Веснушчатая рожа его запотела от страха, как чашка - от холодного вина.
- Я тебе где сказал стоять? - усмехнулся Марбод. - Вон там и стой. И помни, что кто не исполнит приказа господина, тот в следующей жизни родится лягушкой.
Было хорошо видно, что Гин это помнил. И ему не хотелось родиться в будущей жизни лягушкой, хотя у лягушек не было господ и рабов.
В кабинете Арфарры толпились монахи и верные. Верные, которые из аломов, уже приплясывали, снаружи стоял сильный крик. Эконом Шавия закрутился возле учителя, искательно глядя в лицо:
- Будьте осторожны, - лепетал он. - Там, внизу, у каждого оружие. Здесь ведь как? Если убили, так и неправ. Божий суд, особенно на глазах у короля. Отчего зимой Марбод Белый Кречет зарубил Ферла Зимородка прямо у ступеней трона?
Арфарра погладил мангусту и сказал:
- Меня бы давно убили, да только мертвый колдун сильнее живого. Нет, сегодня убьют другого.
Шавия затрясся, как корзинка, в которой веют рис:
- Кого?
Арфарра, не отвечая, выпустил мангусту из рук. Умный зверек побежал вниз, в серединную залу.
В серединной зале Неревен недолго выбирал, за кем ему ходить, за чужеземцами или Даттамом. Он видел, что Даттам идет на женскую половину, и прилепился к нему, как минога.
Там уже сидел эконом Шавия. Даттам поцеловал подол старой женщины, вдовствующей королевы, и попросил принять его после молебна.
Королевская сестра, прекрасная Айлиль, увидела Неревена и велела ему явиться завтра вечером и лютню с собой взять. Тут Неревен улыбнулся, впервые за два дня, и небо ему стало мило и земля хороша.
Серединную залу после штурма замка восстанавливали три раза, и все три раза не могли свести купол. Теперь зала была почти такой же, как в настоящих управах, и небо на куполе было настоящее, а не голубое, видимое: яшма, серебро, каменная кисея; чертоги Ста Полей, Облачная Зала. Колонны Облачной залы были яблонями Небесного Сада. Сад был также Океаном, а края у Океана заворачивались, как у шелкового свитка с указом, и люди видели все мироздание целиком и тут же видели, что оно безгранично.
Неревен сам помогал расписывать купол, и один раз, казалось, потонул в Небесном Океане, но ухватился за ветку в Саду и выплыл.
Неревен подумал, что учитель никогда в Небесном Океане не утонет, потому что купол он приказал расписывать по традиции, а сам считал, что небо - черное, безумное и пустое, и боги перед числами бессильнее, чем перед шаманами... Неревен подумал, что Сад и Океан живут дружно, как при Иршахчане крестьяне, связанные порукой, и не мешают друг другу, и умножение символов способствует полноте толкования, потому что каждый значит не себя, а что-то иное. Числа, однако, ничего, кроме себя, не значат и сражаются за место в уме, как сеньоры, растаскивают мироздание на части: "Я прав!" - "Нет, я прав!" Нехороший мир.
