Айзек Азимов - Стальные пещеры
— Какой смысл строить догадки? — ответил Бейли и подумал: «Теперь уж пусть говорит он».
— Если бы вы всё же начали строить догадки, как это делают некоторые из ваших людей, то наверняка сказали бы, что причина в том, что мы презираем жителей Земли и не позволим упасть на нас даже их тени, дабы не потерять своего превосходства. Но это не так. Настоящая причина совершенно проста. Медицинский осмотр, которому вас подвергли, так же, как и дезинфицирующие процедуры, это не ритуал. Они были продиктованы необходимостью.
— Защиты от болезней?
— Да, защиты от болезней. Мой дорогой мистер Бейли, земляне, колонизировавшие Внешние Миры, оказались на планетах, где совершенно отсутствовали земные бактерии и вирусы. Конечно, на себе они завезли туда некоторые микроорганизмы, но вместе с тем у них было в руках новейшее медицинское и микробиологическое оборудование. Им предстояло покончить лишь с небольшим количеством микроорганизмов при полном отсутствии их промежуточных хозяев-паразитов. Там не было малярийных комаров, не было улиток, распространяющих шистосомиаз. Болезнетворные бактерии были полностью уничтожены, полезные же продолжали размножаться. Постепенно болезни на Внешних Мирах совершенно исчезли. Время шло, и, естественно, требования, предъявляемые к эмигрантам с Земли, становились всё жестче и жестче, поскольку Внешние Миры всё больше и больше опасались проникновения болезней.
— Вы никогда не болели, доктор Фастольф?
— Инфекционной болезнью — никогда, мистер Бейли. Мы все, конечно, подвержены старческим болезням, таким, как атеросклероз, но у меня никогда не было того, что вы бы назвали простудой. Если бы я подхватил такую болезнь, я мог бы умереть от неё. В моём организме не выработано никакой сопротивляемости к ней. Вот в чём наша беда здесь, в Космотауне. Те, кто летит сюда, идут на определённый риск. Земля изобилует болезнями, от которых у нас нет никакой защиты, никакой естественной защиты. Каждый из вас является носителем микробов почти всех известных болезней. Вы даже не подозреваете о них, так как антитела, которые развились в вашем организме за долгие годы эволюции, почти всегда держат их под контролем. В моём организме антител нет. Теперь вы понимаете, почему я держусь от вас подальше? Поверьте мне, мистер Бейли, я не подхожу к вам на более близкое расстояние только из соображений самосохранения.
— Если всё, что вы говорите, правда, то почему бы не объяснить это людям Земли? Я имею в виду, сказать им, что это не просто привередливость с вашей стороны, а защита от реальной физической опасности.
Космонит покачал головой:
— Нас мало, мистер Бейли. И нас, пришельцев, и так недолюбливают. Мы сохраняем свою безопасность на основе довольно шаткого престижа, приписываемого нам как существам более высокого порядка. Мы не можем позволить себе потерять этот престиж, признав, что боимся приблизиться к землянину. По крайней мере, до тех пор, пока не наступит большее взаимопонимание между землянами и космонитами.
— При нынешнем положении дел взаимопонимание не наступит. Именно за ваше предполагаемое превосходство мы… они вас ненавидят.
— Да, это настоящая проблема. Не думайте, что мы о ней не знаем.
— Комиссару об этом известно?
— Мы никогда не были с ним столь откровенны, как сейчас с вами. Однако, возможно, он догадывается. Он человек довольно умный.
— Если он догадывался, то мог бы и мне сказать, — задумчиво произнёс Бейли.
Фастольф поднял брови.
— Тогда вам и в голову не пришло бы, что Р.Дэниел — человек. Верно?
Бейли слегка пожал плечами, отбрасывая мысль в сторону.
— Знаете, это действительно так, — продолжал Фастольф. — Даже если не принимать во внимание трудностей психологического порядка — ужасное воздействие на нас шума и толп людей, — факт остаётся фактом: войти в Город для нас равносильно смертному приговору. Вот почему доктор Сартон и начал осуществлять свой проект по созданию человекоподобных роботов. Они проектировались как заменители людей, чтобы войти в Город вместо нас…
— Да. Р.Дэниел говорил мне об этом.
— Вы это не одобряете?
— Послушайте! — воскликнул Бейли. — Раз уж мы говорим так откровенно, позвольте мне задать вам один простой вопрос. Зачем всё-таки вы, космониты, пришли на Землю? Почему бы вам не оставить нас в покое?
— Разве вы довольны своей жизнью на Земле? — с неподдельным удивлением в голосе спросил Фастольф.
— Нам жаловаться не на что.
— Да, но сколько вы так протянете? Население Земли постоянно растёт. Вам приходится удовлетворять его потребности в калориях ценой всё больших и больших усилий. Земля зашла в тупик, мой дорогой.
— Нам жаловаться не на что, — упрямо повторил Бейли.
— До поры до времени. Город, подобный Нью-Йорку, вынужден напрягаться до предела, чтобы снабдить себя водой и освободиться от отходов. Атомные станции работают на уране, который всё труднее и труднее доставать даже на других планетах нашей системы, а потребности в нём постоянно возрастают. Каждую секунду жизнь Города зависит от своевременности поставок древесины для дрожжевых фабрик и минеральных солей для гидропонических заводов. Добавьте к этому необходимость поддерживать постоянную циркуляцию воздуха. Да что там говорить, равновесие зависит от многих и многих факторов, и с каждым годом сохранять его будет всё труднее. Что произойдёт с Нью-Йорком, если система жизнеобеспечения Города даст сбой хотя бы на час?
— Такого никогда не было.
— Что вовсе не является гарантией безопасности на будущее.
В примитивные времена поселения людей были почти полностью независимыми. И жили тем урожаем, который выращивался на близлежащих полях. Причинить им вред могли только стихийные бедствия, скажем, наводнение, эпидемия или неурожай. С ростом этих населённых центров и развитием техники появилась возможность бороться с местными бедствиями, опираясь на помощь издалека, что привело к возникновению тесной взаимозависимости между обширными территориями Земли. В среднюю эпоху даже самые крупные города под открытым небом могли прожить на своих запасах, в том числе и неприкосновенных, по меньшей мере, неделю. Когда Нью-Йорк стал Городом в современном понимании этого слова, он мог просуществовать на своих ресурсах один день. А теперь он не сможет продержаться и часа. Бедствие, которое десять тысяч лет назад ощущалось бы как неудобство, тысячу лет назад — как крупная неприятность, сто лет назад — как серьёзное осложнение, в настоящее время непременно стало бы роковым.
Бейли беспокойно заерзал на стуле.
