Станислав Михайлов - Эра воды
— Давайте, выходим, — раздался вскоре его голос. Надир махнул рукой, и мы двинулись. Первой Сильвия, за ней я, Шарки с Долфином, несущие саркофаг Руперта, дальше Надир, а замыкал цепочку Роб.
Из раскуроченного хвостового отсека на волю вела гладкая круглая труба тоннеля, проплавленного и прорезанного в ледово-каменной мешанине завала. На выходе ждали два человека в скафандрах незнакомой мне конструкции. Буроплавильная машина, здоровый серый цилиндр, отдыхала неподалеку; рядом суетились роботы, готовя ее к транспортировке.
— Ну, вот и вы, — произнес уже знакомый бас, — пойдемте.
И мы пошли. Сначала топали по пещере, стены которой кое-где выглядели так, словно по ним протащили огромное бревно. «Не бревно, — понял я, — а турболет. Мы умудрились вписаться в пещеру, и она оказалась достаточно длинной, прямой и широкой, чтобы погасить скорость. Нет, такого везения все-таки не бывает».
Пещера вывела нас в один зал, потом в другой. Стенки между ними пробила наша небесная чудо-машина, окоченелым червяком влетевшая в эту нору, затем уже тут поработали спасатели, укрепили свод и залили трещины. На полу последнего зала — гора колотого льда, вывалившаяся из потолка, а в стене — почти идеально круглая дыра в розовеющее небо. Подняв глаза, я увидел, что под потолком разведены монтажные крепления и натянута сетка. Нечто подобное устроили Долфин и Шарки, когда мы спускались в подземелье за много километров отсюда.
И вот, наконец, мы на поверхности, на небольшой площадке у края обрыва, откуда лифт должен доставить нас вниз. Буря скисла, видимость приличная, но небо еще в цвет сильно разбавленного гранатового сока от мельчайших частичек пыли. Солнце проглядывает, как через дымку в земных облаках, неярким диском, на который можно смотреть без риска ослепнуть.
Я глянул вдаль, на убегающую из-под ног коричневую равнину, кое-где подбитую небольшими кратерами. Примерно в полукилометре виднелись несколько надувных палаток и два гусеничных вездехода, вдали за ними — вертикальная стена, противоположный край широкой долины. В той стороне тоже виднелось что-то искусственное, какое-то темное пятно правильной треугольной формы. Приблизив изображение, я понял, это нос ракеты, наполовину скрытой невысоким холмом.
Ракета? Мне казалось, нас вывезут на вездеходе. Наверное, они хотят быстрее доставить Рупи в медицинский центр. Какое похвальное рвение, но думаю, перегрузка для него опаснее, чем несколько часов ожидания. Неделю проспал, день или два ничего изменят. Какого же черта тогда ракета? Координатор не хотел посылать ракету, почему же она здесь? Мелкие неувязки, незначительные детальки, каждая из которых не имела значения сама по себе, сложились, наконец, в уверенность, не имевшую, впрочем, пока никакого словесного выражения, кроме, разве что: «здесь, определенно, не все о`кей». Я удвоил внимательность, стараясь не подавать вида.
Мы дружно шагнули на открытую платформу лифта и взялись за поручни. Под ногами — обрыв. Отсюда до подошвы эскарпа метров полтораста. Внизу ни малейшего движения.
Не знаю, чего я ожидал. Праздника? Бурной встречи? Группы друзей с цветами?
Как-то разочаровала меня эта обыденность. Разочаровала и еще больше насторожила. Молчаливые джентльмены под землей, встретившые нас на выходе из тоннеля, даже не представились… Мои разом утихшие спутники, шагающие рядом как безмолвные роботы, и собственно роботы, торжественно несущие гроб хрустальный, саркофаг медустановки, где покоится в искусственном сне пилот-энтузиаст Руперт…
Я думал, Мэгги приедет. Она же волновалась. Наверное, спасатели доставят нас на ближайшую станцию, может быть, она ждет там. Но почему тогда не выходит на связь? Когда я вылез из-под земли, чтобы вызвать помощь, Мэгги паслась где-то рядом, вроде даже там же, где Сильвия. Почему она молчит? А Катя? Нет, все-таки, странно все это…
Мы уселись в один вездеход, в другой роботы погрузили Руперта. Сминая гусеницами податливый марсианский грунт, машина развернулась и поползла, минуя палатки, в сторону холма, за которым, как я уже знал, притаилась ракета.
— Надир, мы полетим на ракете? — обратился я к командиру нашей группы.
— А? Ну, да… — вопрос будто застал его врасплох, вырвав из течения мыслей.
— Далеко полетим?
— Нет, не очень… Не знаю.
— А Руперт с нами? Перегрузка ему не повредит?
— Ваш пилот поедет на вездеходе. Тут недалеко. Не волнуйтесь, саркофаг закрепят в амортизаторах, он даже не почувствует тряски.
— Хмм… Надир, выходит, летим только мы? Но зачем? Куда?
На мой вопрос ответила Сильвия.
— Пол, вы все узнаете позже. Это связано с безопасностью.
Вездеход остановился. Мы выпрыгнули на песок, усеянный голубоватыми кусками базальта размером с ладонь. Крутой склон холма, сложенный корявым слоистым песчаником, высился совсем рядом, можно дотянуться рукой. До ракеты оставалось пройти шагов пятьдесят, мои спутники решительно направились к ней, мне ничего не оставалось, как следовать за ними.
Внутри мы переоделись в гермокостюмы и заняли места в противоперегрузочных креслах. Прежде, чем заревели двигатели и из турбин вырвался поток раскаленного газа, толкая ракету в зенит, я поймал взгляд Сильвии и успел вставить последний вопрос:
— Причем тут безопасность? Нам что-то угрожает?
Она отрицательно мотнула головой и, пристегиваясь, пояснила:
— Нам нет. Сейчас ничего. Но может в будущем, и не только нам. Поэтому сейчас летим на базу. Не ломайте голову, Пол, вам все объяснят, когда долетим.
Перегрузка вдавила тело в кресло, не так сильно, как при старте с Земли, но тоже прилично. Вскоре наступила невесомость.
— Не отстегивайтесь, это ненадолго, — предупредил невидимый бас.
Несколько минут тишины, и сопла заработали снова, набирая тягу. Похоже, тормозим. Ракету заметно трясло. У меня заложило уши.
Но вот двигатели, последний раз взревев, замолчали, спина ощутила слабый толчок. Сели. Но где?
— Выходим, — сообщил бас.
Обратно в скафандры не переодевались. Подняли шлемы герметов, плечом к плечу набились в шлюз, спустились по трапу. В небе стояла ночь. Резкие белые звезды, серпик Фобоса, далеко-далеко яркий малюсенький диск Земли. Выходит, мы остались на Марсе, только перелетели на ночную сторону.
Метрах в двухстах, хорошо освещенный прожекторами, виднелся серебристый ангар. От него отъехал открытый вездеход, который вскоре и доставил нас к воротам шлюза. Никаких вывесок, табличек, голограмм и прочих знаков. Куда меня привезли?
Длинный коридор, оборудованный гравидорожкой, лифт, снова коридор. Здесь нас встретили двое парней сурового вида. Мне предложили «проследовать к лидер-инспектору». Почему-то только мне. Эта должность одна из главных в Комитете Контроля. Какая честь, готов делать книксен. Но отказываться было неуместно, и я пошел с ними.
Дверь в кабинет лидер-инспектора распахнулась совершенно обыденно, а не распалась перед нами, как на Ганимеде. Похоже, прогресс, неся на щите микроботовые штучки типа деструктурирующихся дверей, сюда еще не добрался, Парадоксально, казалось бы, Марс-то и к Земле поближе. Хотя, о чем я, это же всего лишь заштатная база Комитета Контроля, а не образцовый во всех отношениях Ганимед-Сити. Тут и гравидорожки, небось, постелили совсем недавно, то-то они смотрятся так чужеродно на устаревшем напольном покрытии из рубчатого пластикона.
Охрана осталась снаружи, я был в кабинете один. Четверть его занимал старинный дубовый стол, затянутый синим сукном, кожаный черный диван и два кресла. Стены драпированы шелком. Не удивлюсь, если натуральным. Светлый паркетный пол мягко переходил в резные книжные шкафы; полуоткрытая створка одного из них кокетливо показывала корешки антикварных книг. За огромным, во всю стену, окном шумел ливень. Там ветер гнул толстые ветки и срывал крепкие зеленые листья, швыряя их в стекло. Там сверкали яркие зигзаги молнии. А когда дождь успокоился, появилась огромная, во все небо, двойная радуга. Один ее конец упирался в курчавую, поросшую деревьями невысокую гору, другой падал в море, бурлящее пенными барашками и никак не желающее уняться.
— Вам нравится?
Я так увлекся природой, что не заметил, как она вошла в комнату. Два слова, от которых меня пробило током. Не слова, конечно, голос.
— Катя?
— Здравствуйте, Пол.
Она стояла рядом с дверью, в двух шагах от меня. Стандартный гермокостюм не портил фигуру. Пшеничные волосы стрижены коротко, намного короче, чем в наше стереосвидание на Земле. Наверное, так удобнее под шлемом. Наверное, я всегда буду слабеть от ее слегка хрипловатого голоса, от взгляда серых, чуть раскосых глаз, от неправдоподобной, какой-то неправильной, почти болезненной идеальности скул, носа, подбородка, локтя, кисти… Да-да, перечислять можно долго, я влюбился в Катю Старофф с первого взгляда еще на Ганимеде, когда она предстала передо мной в кабинете Службы Расследований. Вернее, не она, а ее стереопроекция. Тогда меня встретили три голографических фантома, и один из них, мой старый знакомец инспектор Роб Бобсон, представил Катю как ученого, эксперта, помогавшего в работе.
