Владимир Булат - Лишь бы не было войны
Выбирать, однако, не приходилось. Я вошёл в подозрительный лифт, закрыл за собой решетчатую дверь и отодвинул упругие деревянные створки. Ничего не произошло, я был все еще в мире, где 9 мая было обычным днем календаря. Тогда я осторожно нажал на кнопку шестого этажа. Лифт тронулся, а я стал прислушиваться к своим ощущениям. Снова никаких изменений. Едва лифт остановился, как загудела алешина дверь, и вскоре он сам появился на лестничной площадке.
- О! Вальдемар, - воскликнул он. - А мне говорил, что поехал в библиотеку.
И верно, я сегодня собирался в библиотеку. Но как спросить его, виделись ли мы полчаса назад? Я решил спросить в лоб:
- Ты за кого собираешься голосовать?
- А что, скоро выборы? - переспросил он.
- Да, в июне... выборы президента...
- Какого президента?.. Ты что-то путаешь, Вальдемар...
- И верно... верно... - поспешно согласился я. Значит, я не смог вернуться обратно. Это меня и радовало, и печалило. Если Алеша узнал меня, значит, я есть в этом мире, а это, как нетрудно догадаться, многое меняло в моем положении.
- Если ты в столь иронической форме намекаешь на выборы президента США, то они будут не в июне, а в октябре, - продолжал он, явно задетый. - А если ты намекаешь на мою англоманию, то я думаю, это не такой уж криминал. В "Правде" вот пишут о недопустимости прогерманского уклона во внешней политике и неприемлемости для советской идеологии национал-социалистического тезиса о неравенстве рас... Что там у тебя? - сменил он тему, заметив мою ношу.
- Да вот... - купил сегодня, - я показал ему телевизор, налаженный им же час назад (к счастью, отечественного производства, по поводу чего Алеша всего час назад иронизировал).
- "Электроника", говоришь. Странно, никогда не встречал такой марки. Такие, правда, выпускали в Риге лет двадцать назад.
- Это новая модель.
- Так, я сейчас спешу. В восемь я должен быть на "Техноложке". Сколько такой?
Телевизор стоил миллион ельцинских рублей или двести долларов США.
- Сто тридцать пять рублей, - закончил я расчеты. - У тебя найдется двушка?
Мы уже спускались на лифте. Я с надеждой выглянул из темного подъезда, но нет: Россия там была советской. Алеша порылся в карманах и дал мне маленькую монетку в две копейки.
- Я к тебе, собственно, за этим и зашел. Я ключ потерял, и теперь надо домой дозваниваться, пока кто-то придет...
Алеша усмехнулся и предложил:
- Поехали со мной. У нас там встреча, девчонок позвали, и Серый будет.
- Рад был бы, но нет... Мне домой надо... И вот что еще... Мне стыдно признаться, но я забыл свой телефон. У меня такое иногда бывает.
- Да что с тобой сегодня? Совсем заучился! - и Алеша назвал телефон из восьми цифр (здесь, видимо, уже была общегосудаственная телефонная сеть). Мы вошли в метро.
- Ну, пока, звони.
Алеша прошел через контроль, ловко показав карточку, а я направился к автомату и после двух долгих гудков услышал в трубке собственный голос:
- Алло!
А у меня и язык отнялся, С чего начать?
- Вальдемар Тарнавский, - я как мог, изменил свой голос, - вам звонят из университета. Мне поручено передать вам вашу работу.
На том конце провода почувствовалось замешательство:
- Какую работу? Как вы хотите?
- Где вы живете?
- Улица Героев Халхин-Гола, дом 3, квартира 14.
Такой улицы я не знал.
- А где это?
- Это Юго-Запад. Доезжаете на метро до станции "Кораблестроительный Институт", - объяснял он, - а там направо по проспекту Стачек метров двести.
Мне ничего не оставалось, как ответить:
- Хорошо, спасибо, я скоро буду, - и повесить трубку.
Над автоматом висела металлическая карта Ленинградского имени Ленина ордена Ленина метрополитена. Я долго, подобно дремучему провинциалу, изучал её. Ленинград не превышал по размерам знакомый мне город, но восемь линий метро переплелись такой невообразимой паутиной, что я далеко не сразу нашёл нужную. Она начиналась в Невском районе, на улице Дыбенко, пересекала Невско-Василеостровскую линию с переходом на Ломоносовскую, через две станции ("Тегеранская" и "Проспект Славы") пересекала Московско-Петроградскую линию с переходом на "Московскую", потом пересекала Кировско-Выборгскую линию с переходом на "Ленинский проспект" и шла вдоль Ленинского проспекта: станции "Кораблестроительный институт" и "Улица Андропова". Поскольку Великой Отечественной войны не было, должна отсутствовать вся связанная с нею топонимика.
Я прошел через метрополитенный контроль, хладнокровно предъявив контролерше свою студенческую карточку, чья стоимость равнялась стоимости "москвича". Тут мне вспомнился чешский анекдот о человеке, который всякий раз, входя в метро, предъявлял контролерше разные бумажки: от свидетельства о рождении до справки по болезни, а под конец помахал просто рукой. Через пять минут я уже мчался в переполненном вагоне метро. Приятно удивило меня отсутствие настырной рекламы. А люди вокруг все те же, что и обычно: веселые, грустные, задумчивые, многие читают.
Станция "Кораблестроительный институт" была украшена скудным орнаментом на морскую тему и не имела эскалатора. Разумеется, нигде не сидели попрошайки. Мороз на улице все крепчал, и мои глаза заслезились. Здания вокруг тоже смахивали на сталинскую архитектуру: массивные формы, фигурные балконы, арки, лепные карнизы, шпили. Все это строительство должно было занять много времени и средств, но если этим людям не пришлось восстанавливать 1400 городов и поселков, они могли позволить себе такую роскошь. А в просветах между этими дворцами проглядывали самые убогие "хрущобы" с мусорными баками во дворах. Мой двойник жил в доме похуже "сталинки", но получше "хрущевки" на тихой улице Героев Халхин-Гола, почти совпадающей в пространстве с улицей Лени Голикова. Впрочем, это не зависело от исторических случайностей.
Я поднялся на пятый этаж и позвонил в нужную дверь. Открыл мне сам Вальдемар. Его удивление длилось гораздо короче, чем я мог ожидать.
- Я сразу узнал тебя, - пояснил он. - Ты звонил мне по телефону. А четыре дня назад мне приснился дурацкий сон: прихожу я домой, а там я сижу. Откуда ты?
- Из другого мира.
- Понимаю, - он старался вести себя, как ни в чем не бывало: этакий дачник, принимающий марсианина. - Из какого?
- Судя по тому, что я уже успел узнать, наши миры разветвились в 1941 году.
- Проходи, - пригласил меня он. - Я сейчас один.
Мы вошли в просторную комнату, служившую ему спальней и кабинетом если позволительно будет в конце XX века проводить такие градации. На столе стоял миниатюрный новенький телевизор, по которому шла какая-то юморина: несколько молодых людей в альпийский шапочках плясали и пели:
Солнечный круг
