Илья Рушкин - Квинт
Боги Гомера! Вы просты и величественны. И ваш мир тоже прост. Прост и величественен. Но в этой простоте тончайше звенит ослепительный трагизм. Нет. Боги Квинта не были таковы. Прежде всего, в них не было простоты. Они, как я уже сказал, были смутны, таинственны. Что же касается величия, то здесь расхождение в иную сторону. Богов Квинта и Гомера просто нельзя сравнивать! А мир Квинта был так запутан, что иногда он сам предавался отчаянию. В этом мире он совершенно не знал своего предназначения (в восемнадцать-то лет!), не знал никаких законов. Этот мир был безумен. Как безумен был и сам Квинт. Ибо безумен тот, кто мыслит не так, как ты. Таков древний инстинкт. Видимо, он заключается в желании сделать всех людей такими, каков ты сам. Ибо нет, не было и не будет никогда человека, который бы мог жить, искренне считая себя сумасшедшим, злым, подлым... Люди вообще, в массе своей, очень легко раздают определения, калечащие жизни. Тот - сумасшедший, а тот - нет. Безобидная странность, если только она раздражает ту волю толпы, которую принято именовать "общественным мнением", решает судьбу человека, и вот он уже становится изгоем. Кончено. "Общественное мнение" превратилось в "общественное порицание", а уж безжалостнее этого ничего и представить нельзя!
Велент появился, когда Квинту исполнилось семнадцать. Обычно, когда кто-то нужен так сильно, как Квинту нужен был Велент, судьба уводит его как можно дальше. Нет, она, конечно, не зла. Она, скорее, с чувством юмора за наш, человеческий счет. Но для Квинта было сделано исключение, и в этом я вижу еще один признак его избранности. Велент появился до крайности просто. В дверь постучали. Квинт открыл. За порогом стоял коренастый человек с выгоревшими светлыми волосами. Был он в пропыленном плаще неопределенного темного цвета, с римским мечом на поясе; обветренное лицо, несимпатичное. Он неловко кашлянул и сказал то, чего глупее сказать было нельзя: "Привет!" И добавил: " Я Велент! Может, слышал? От отца?" Квинта хватило лишь на полуутвердительный-полупригласительный кивок куда-то внутрь дома. О Боги! Милости! И Велент вошел. И Велент как-то цепко осмотрелся. И Велент, вся неловкость которого сразу испарилась, скинул плащ. И Велент сел. Это было прекрасно. Это окрыляло. Квинт радостно служил гостю. Велент принимал все как должное.
Он был самнит, черт знает каким ветром занесенный в Галлию и проведший там двадцать лет. Он был солдат по профессии да и по натуре. Ничем другим он в жизни не занимался. О себе рассказывал не то чтобы мало, а все как-то не по существу. В жизни он уважал только искусство войны, а потому с большим уважением относился к Риму и всему римскому. Квинт подозревал, что именно из-за этих взглядов ему и пришлось в молодости покинуть родной Самний. В Галлии он то нанимался на службу, то разбойничал на дорогах, то есть, менял статус, оставляя сущность своего ремесла неизменной. Был он широкоплеч, склонен к пьянству и не расставался с мечом, которым владел великолепно. Вернувшись, наконец, в Италию (он был бродяга и легко перебирался с места на место), Велент искал место, где можно остановиться, и выбрал дом Квинта. То есть, он-то, конечно, имел в виду его отца, о смерти которого узнал только по приезде в Капую. С замиранием сердца Квинт протянул ему загадочный меч с выцарапанной надписью. Велент некоторое время рассматривал его, наконец, узнал и рассмеялся. Квинт, ничего не понимая, тоже улыбнулся. Велент объяснил. С отцом его он встретился очень давно в Галлии, в сравнительно культурных местах. Познакомились они за вином. Потом пели. Потом им велели убираться. Началась драка. Словом, типичная, в каком-то смысле, история. Квинт слушал ошарашенно. А Велент вспоминал с видимым удовольствием, смакуя детали: Через месяц они расстались. Отец Квинта собирался осесть в Италии (что ему и удалось вполне), Велент оставался в Галлии. Чем занималась эта парочка в течение месяца, - неизвестно, строго говоря, но можно предполагать, что в тех местах на дорогах стало неспокойнее еще на двух человек. На прощание Велент подарил другу этот самый меч, узнал, что тот собирается обосноваться в Капуе, и получил приглашение появляться когда угодно. О происхождении сотоварища по грабежам Велент не знал ничего. Ему не пришло в голову поинтересоваться. Краткий рассказ? Да уж. И тем не менее, он разрушал все надежды. Велент, долгожданный, многовыстраданный Велент оказался грубым и невежественным и ровным счетом ничего не прояснил. Но все равно он был прекрасен. Прекрасен уже тем, что он был тут. Велент остался жить у Квинта. Ослепленный Квинт был счастлив дрожащим полупризрачным счастьем. "С мечом ходишь? - одобрительно сказал самнит, хорошо владеешь?" "Сказать, что нет, - и уйдет", - с тоской подумал Квинт и кивнул головой утвердительно. "Это хорошо. Но проверим. Завтра".
Велент был далеко не идеальным соседом. А иногда он уходил куда-то дня на два-три бродяжничать и возвращался с деньгами. Откуда они - Квинт боялся спрашивать. Вечерами Велент пропадал где-то в кабачках, которые он изучил все через неделю после того как появился в городе. К тому же он был груб! И как только вполне освоился и отбросил всякие церемонии, а произошло это скоро - он был не из стеснительных, - Квинт почувствовал эту грубость на себе в полном размере. О Боги, Боги! Как он умел унизить насмешкой, как грубо издевался над его неумелостью, когда по утрам учил фехтовать. Он бил его плашмя мечом по плечам. Непристойные солдатские остроты летели Квинту в глаза, а он все сносил молча, преданно, потому что, несмотря на грубость, все еще любил Велента как полубога. До того, как Велент бесцеремонно вошел в его жизнь, Квинт, конечно, умел немного обращаться с мечом, но даже не подозревал, что существует на свете такое отточенное до бритвенной остроты искусство, которое демонстрировал ему ужасный обожаемый учитель. Велент прожил с ним три года, и три этих года Квинт впоследствии не любил вспоминать. Ему самому казалась отвратительной та рабская покорность, с которой он принимал насмешки и удары. Его били, а он преданно смотрел в глаза. И если воспоминание об этом все же всплывало, оно горячим кошачьим когтем царапало, оставляя по себе ноющую изнурительную боль. Мечу он Квинта научил, и Квинт, правда, не превзошел, но почти сравнялся с наставником. Однако, своим поведением Велент сумел-таки охладить слепую привязанность Квинта (у него же просто не было другого объекта для привязанности!). И к концу этих трех лет издевательства старого бродяги-разбойника все чаще натыкались на скрытое раздражение. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не случайность. В один прекрасный вечер, когда Квинт впервые четко подумал, что Велент стал ему окончательно неприятен, Велент, как обычно, пошел шляться по городу, в случайной пьяной драке получил широкое отточенное лезвие в правую лопатку и умер на месте.
