Виолетта Пальмова - Испытание
Чем дольше говорил Илья Ильич, тем меньше у Бориса Андреевича оставалось вопросов: они теряли смысл, и их место заступали ужас и холод грядущего небытия. К тому же - небытия всеобщего! Неверным шагом подошел он к корявой иве, привалился к ней, и стоял так, с помутившимся взором, бессильно и обреченно, ощущая лишь ледяное дыхание смерти.
Илья Ильич умолк и, дожидаясь вопросов, бродил по лужку, но, так и не услыхав от Бориса Андреевича ни единого слова, едва ли не гневно воскликнул:
- Отчего же вы молчите? Вам доказательства нужны? Когда вы их получите, поздно будет спрашивать!
Слова господина Обломова с трудом дошли до сознания Бориса Андреевича. Не оборачиваясь, он едва слышно промолвил:
- Спрашивать? О чем? Отчего один разум решился предать погибели другой? Пустое! Пустое! Земля тоже знала страшные войны, когда развитые народы в погоне за богатством и территорией уничтожали целые племена... Правда, тогда даже слабые имели способ и возможность хоть как-то защищаться. У нас же, очевидно, такового не будет. Один лишь вопрос - и то праздный - могу я задать вам, Илья Ильич. Для чего вы разыскали меня? Для чего рассказали все это?
- Простите, Борис Андреевич, но слушали вы меня невнимательно, иначе другой вопрос задали бы. Неужто не помните, о чем я многократно повторял вам? Только вы можете помочь мне в моем предприятии!
Борис Андреевич обернулся стремительно; казалось, сила самой Земли влилась в его мышцы, и сейчас он кинется на гостя и растерзает его.
- Помочь? Помочь в вашем предприятии? Да в уме ли вы?!
Илья Ильич натужно, болезненно как-то улыбнулся:
- Да, помочь! Но не погубить вашу прекрасную Землю, а спасти ее. Спас-ти! Вы понимаете меня? Вы меня слышите?
Борис Андреевич с трудом приходил в себя. Силы, только что, одним рывком, влившиеся в его тело, вдруг иссякли. Он опустился на траву, растрепанные светлые влажные волосы упали на вспотевший лоб.
- Помочь? Я? Как? Что я могу один? Вы шутите... Мои знания... Это же просто смешно...
- Нет, Борис Андреевич. Мне не до шуток. Еще не видя вашей Земли, я был противником самой идеи уничтожения разумных существ, на какой бы ступени развития они не находились. Но, как у вас принято говорить, слава господу богу, тщательно скрывал свои воззрения. Потому и попал в экспедицию. А ваши знания... Видите ли, даже вы, ученый, астроном, с трудом мне поверили, а мне прежде всего нужно, чтоб поверили. Ибо то, что вам предстоит сделать, сделал бы почти любой землянин, радеющий за свою планету.
- Но что я должен делать?
- Прежде всего - успокоиться. У нас с вами в запасе еще несколько дней. Мы все обсудим. Постарайтесь, чтобы ваши дамы никаких перемен в вас не заметили. И еще одна просьба: позвольте мне провести эти дни в вашем доме, я надеюсь, у вас найдется свободная комната. А за моим крайне скромным багажом можно было бы послать в Гатчину.
- Да, да, конечно! О чем речь! И дом мой, и я - все в вашем распоряжении... - отвечал Борис Андреевич. - Но, знаете ли, одна мысль меня тревожит и смущает... Вы апеллируете ко мне, как к ученому... Но... Илья Ильич! Вы назвали имя господина Циолковского... Он намного ученее меня... его идеи... Почему не...
- Борис Андреевич! - Илья Ильич помрачнел слегка. - Вы вынуждаете меня... Мне не хотелось бы вас обидеть... Поймите... Во-первых, господин Циолковский намного старше вас. Да. Но это не главное. Это, наверно, даже не во-первых, а во-вторых. Во-первых, все-таки его гениальность. Если нам с вами удастся спасти Землю, он послужит ей - своим умом, своими открытиями... Простите...
- Да, да... - смущенно, униженно пробормотал Борис Андреевич. Конечно, я понимаю... Гений... Да, разумеется, вы совершенно правы... И не вздумайте больше извиняться! - последние слова он сказал почти гневно, раскрасневшись весь, и пошел к дому.
Борис Андреевич едва дождался ночи. Притворства не было в его натуре, а нынче приходилось изображать веселье и беспечность, хотя страшное известие придавило душу, придавило, словно громадный валун, из-под которого, казалось, никогда больше не выберешься.
Наконец, отпили вечерний чай, Машенька спела что-то под аккомпанемент Анны Васильевны, и Борис Андреевич, сославшись на необходимость поработать, удалился в свой кабинет. Запершись на ключ, он тяжело рухнул на диван, схватился за виски - ему мнилось, голова вот-вот расколется, но тут же вскочил, заметался по просторному кабинету... Увидь его в этот момент даже кто-нибудь из близких, ни за что не признал бы: так боль, ужас и сомнения исказили обычно спокойное, доброе, чуть отрешенное лицо Бориса Андреевича.
В конце концов он заставил себя сесть и собраться с мыслями. Однако же мысли никак не хотели собираться и, обретя привычную стройность, сложиться в строгую логическую систему. Борис Андреевич чувствовал, что надо сейчас же найти что-то: ну, хотя бы слово какое-либо или же фразу, зацепиться за нее, и тогда легче будет, тогда и мыслить станет возможно. И он нашел. Странно, что это было не самое пугающее из услышанного, а напротив - самое простое: имя гостя. Илья Ильич Обломов. Это имя стесняло Бориса Андреевича как слишком тесный пиджак. Стесняло не звучанием своим, но несоответствием характеров. Оно вызывало ощущение ложности ситуации, ощущение ловушки, в которую его пытаются заманить. Действительно, сколько не ссылайся на историю человечества, сколько не вспоминай захватнические войны, а поверить в то, что столь высоко, столь необычайно высоко развитый разум может посягнуть на существование другого, пусть и менее развитого, было невозможно. Слишком чудовищным это представлялось, а потому и невероятным. Значит, не для спасения Земли нужен был Борис Андреевич. Но для чего тогда? Чтобы ускорить ее погибель?
Да. Но если все-таки ловушки нет? Ведь мог же чужой человек (человек?!) проникнуться сочувствием к другим мыслящим существам? Мог? Конечно, мог. Даже должен был. Значит, все, что сказал Илья Ильич, правда? Правда, какой бы невероятной она не казалась?
Окончательно измученный мыслями Борис Андреевич проглотил опиум, прилег на диван и, уже засыпая, твердо решил, что время поговорить и выяснить истину еще представится, пообещал себе быть твердым и спокойным в разговорах и ни в какие, даже самые хитроумные ловушки не попадаться. С тем он и уснул, и снились ему вероломные зеленокожие Обломовы, похожие друг на друга, как близнецы. В распахнутых шлафроках, размахивая ночными колпаками, они носились за Борисом Андреевичем по обсерватории, старались поймать его и запихнуть в телескоп.
Июнь стоял жаркий, но природа обходилась с людьми с деликатностью необычайной: ночами разражались бурные, ослепительные грозы со щедрыми, плодоносными ливнями, и потому утра радовали свежестью, и деревья, и кусты, и каждая травинка к пробуждению дня стояли умытыми и чистыми; на опушках и в березовых рощах красовались толстенькие, крепкие колосовики с потрескавшимися, словно глинистая почва от зноя, шляпками, а на солнечных склонах пригорков и на вырубках краснела земляника, насыщая воздух пьяным своим, упоительным запахом.
