Юлия Остапенко - Рыцарь печального нейтралитета
– И тебе привет, друг малахитчик. Давненько я не видал вашего брата – почитай с тех пор, как вы меня вышвырнули из своего гадюшника за злостное нарушение прав человека. Рад встрече.
Репейник обратил на него немигающий взгляд. Глаза у него были светло-карие, выцветшие, вполне обычные. С виду вообще-то старик как старик, не такой уж и печальный. Скорее суровый и, сразу видно, серьёзный дядька.
– Я не знаю тебя, сын разума, даже если ты бывал в моём мире, даже если я бывал в мире твоём и судьба сводила нас прежде. Всё, что может иметь значение, стирается из моей памяти, но навеки живо в твоей. И совесть твоя ведёт учёт каждому сотворённому тобой деянию, и расскажет об этом сперва мне, а потом тебе, и да будет так.
– Да будет, – кивнул лорд Себастиан. – Да будет тебе, старче, лясы точить. Потрудись начать.
– А как вы оплату берёте, уважаемый? – вдруг подал голос лорд Родрик. – По какому тарифу?
Антип – он стоял тут же неподалёку вместе с ещё несколькими людьми из окружения монсеньёра – посмотрел на него с неожиданной симпатией. Я зашарил в поисках карандаша, не нашёл и постарался просто запомнить. «Тариф». Красивое слово, экзотическое какое-то. Лорд Родрик тоже, небось, на поэтику давит.
Рыцарь кротко взглянул на него.
– Помилуй, сын разума, как можно взимать дань за пробуждение чей-то совести? Не противоречит ли это первооснове священного понятия Нейтралитета?
– Однозначно противоречит, – вмешался лорд Себастиан. – Кончай трендеть, старче, к делу.
– Как пожелаешь, сын разума. Кто будет первым?
– Бросим жребий, – предложил наш монсеньёр. Лорд Родерик что-то возмущённо залопотал, лорд Себастиан изогнул бровь: – Что ты задёргался? Какой подвох? Ну хочешь, твои спички будем тянуть?
– Да уж, у тебя, душегуба, и спички поди краплёные! – не остался в долгу лорд Родрик.
– Хватит вам! – встрял Антип. – Господин РыПеНей, не будете ли вы столь любезны сорвать две травинки и одну укоротить? А то эти двое вовек не договорятся.
Господин РыПеНей оказался столь любезен. Первый ход достался лорду Родрику, он поворчал, но смирился. Лорд Себастиан, ухмыльнувшись, уселся рядом со своим мечом и, положив руки на гарду, опёрся о них подбородком. Я старался на него не смотреть.
Тем более что зрелище и без того развернулось преинтереснейшее.
Рыцарь Печального Нейтралитета сказал какую-то напутственную ерунду, свёл кустистые брови и вперил взгляд в бегающие глазки лорда Родрика. Смотрел долго, с минуту. Потом отвернулся и застыл, задумчиво взирая вдаль. Весь его скорбный вид говорил: «Ай-яй-яй, как нехорошо».
Лорд Родрик мелко задрожал, рухнул на колени (опять на оба) и заплакал, как маленький мальчик. Его свита, понятное дело, заволновалась. Один из соратников нерешительно шагнул вперёд, потрепал господина по плечу.
– Монсеньёр… Монсеньёр, с вами всё в порядке?
– Уйди, скотина! – заревел лорд Родрик. – Нет, со мной не всё в порядке! Ты знаешь, какая я сволочь?! Нет, ты не знаешь, какая я сволочь! Что же я делаю?! Я обрёк свой город, свой народ на медленную смерть, и не только их! Этих прекрасных, могучих… паскуд я тоже обрёк на мучительную смерть от зноя и жажды, и всё из-за чего?! Из-за собственной корысти, жажды власти, позор мне, честолюбцу! А ведь условия, которые мне предлагал этот бесстрашный, всесильный, мужественный… гад! вполне терпимые… Он ведь обещал, что пальцем никого не тронет, если я раскрою ворота, и мне даст уйти – а я, я в ответ на это немыслимое благородство подбросил в его лагерь тифозную мертвечину…
– Ах ты гнида! – вскочив, закричал лорд Себастиан, до этого с нескрываемым интересом слушавший вражескую исповедь. А зря, потому что дальше лорд Родрик начал каяться в каких-то совсем уж интимных грехах вроде мужеложства, вызвав протестующе-смущённый ропот среди своей свиты. Но лорда Себастиана это очевидно не взволновало: он подскочил к лорду Родрику и схватил за грудки, а тот вырывался и норовил обнять его сапоги.
– Ты, гнида, решил отравить моих людей?! Что за мертвечина, где? Куда ты её подбросил?
– Мне стыдно, мне так стыдно! – рыдал лорд Родрик. – В воду подбросил, в воду! Вылей её, благородный лорд Себастиан, и забирай этот город себе, а я, я уйду в пустыню, нет, в монастырь и…
– Эй, а второй-то тоже будет каяться, или как? – крикнул кто-то со стороны Родрика, видимо, оскорблённый малодушием господина.
Поднявшийся было галдёж тут же улёгся. Лорд Себастиан ещё разок встряхнул лорда Родрика, потом отпустил, выпрямился. Оглянулся на нас, своих людей – и я подумал, что не хочу ни видеть, ни слышать то, что случится дальше.
Было тихо, лорд Родрик тихонько стонал у ног нашего монсеньёра, Рыцарь Печального Нейтралитета смотрел вдаль, совершенно безучастный к происходящему.
Лорд Себастиан шагнул к нему, потом вдруг рывком выдернул из земли свой меч. Все ахнули, да и я грешным делом запаниковал – ведь не может же он убить Репейника?.. Но он только усмехнулся – как-то очень горько – и сказал:
– Ну давай, старик. Смотри в глаза моей совести.
Рыцарь Печального Нейтралитета послушно обернулся, вонзил в лицо нашему монсеньёру точно такой же взгляд, как и в лицо его противника.
Но через мгновение вздрогнул, заморгал и – я глазам своим не поверил – попятился. По толпе наблюдателей прошелестел слабый ропот – прошелестел и тут же стих.
– Что? – деревянно улыбнулся лорд Себастиан. – Сложности возникли, да?
– Твоя…
– Ну же, – подбодрил его наш монсеньёр и зачем-то выставил вперёд руку с мечом, остриё которого смотрело в землю. – Ну, давай.
– Твоя совесть… не здесь… – медленно проговорил старик и перевёл взгляд на крестовину. Я тоже перевёл – и только теперь заметил, что рука моего господина взмокла от пота, и голову даю на отсечение, что пот этот был холодный. – Твоя совесть… она…
– Ну, ну! – снова поторопил лорд Себастиан.
– Она здесь, – сказал Рыцарь Печального Нейтралитета и коснулся рукояти меча. Вид у него был совершенно обескураженный. – Я не знаю, как, но… здесь. Я не могу посмотреть в глаза твоей совести… сын разума… потому что у твоей совести нет глаз. Извините, – неловко добавил он и отвернулся.
Лорд Себастиан стоял к нам спиной, и я не видел его лица. Но он ещё довольно долго не двигался, протягивая меч отвернувшемуся Репейнику, как будто просил попробовать ещё раз. Потом его рука дрогнула, опустилась.
– Так я и знал, – проговорил он, и в голосе слышалась насмешка, но совсем не было радости. – Потому и согласился. Ну да, моя совесть в этом мече. Она заперта там. Говоришь, не знаешь, как, малахитчик? А мог бы и знать, ведь это твой собрат мне когда-то помог с этим делом. Хорошие маги у вас, в Малахитии, у нас таких отродясь не было. Я как-то напился с одним… самогон у вас тоже хороший… Разговорились, расфилософствовались. Я мальчишка был, сопляк, всё путь свой жизненный искал. Говорю: совесть мне эта проклятущая мешает, сладу с ней нет. И вроде знаю, чего хочу, а сделать не могу – стыдно. И тут твой собрат возьми да скажи: хочешь, я тебя от неё избавлю? Совсем, говорит, не заберу, потому что совесть – неотделимая часть человека, и она всегда должна быть при тебе… но не обязательно в тебе. Так что мы ей определим постоянное местожительство где-нибудь рядом с тобой – да хоть бы вот в этой железке. И всё будет путём… какой ты для себя сам выберешь, не смущаясь нравственными рассуждениями. Мог ли я, щенок неумный, отказаться от такого заманчивого предложения?
