Александр Чуманов - Корней, крестьянский сын
Дуб был образцово крепок и держался полдня. Но добровольцев хватало с избытком. И когда великан рухнул, сопровождаемый восторженным воплем толпы, из его буйных веток неожиданно выкатился окованный позеленевшими медными полосками сундук. Сундук был, конечно, крепок, что ему могло сделаться от снега и дождя, но и он не смог выдержать страшного удара о землю. Сундук раскололся, из нею кубарем выкатился невиданных размеров волк. Толпа сразу отпрянула. Волк сверкнул глазами, устрашающе рыкнул и кинулся прыжками в чернеющий на горизонте лес.
Никто не побежал за ружьем, все от неожиданности оторопели, а когда пришли в себя, уж было поздно. Волк давно исчез. Да и был ли он, этот волк? Ну, откуда бы ему взяться в сундуке да еще на дереве? Совсем неоткуда. Так и подумали люди. "Поблазнилось", - решили они. А что, мы ведь помним, что еще с утра многие из добровольцев были навеселе, а к концу работы можно себе представить...
- Да не реви ты, что ревешь, как баба, - утешала Корнея ночью жена, спасибо, что не сослали, да и волк убежал, значит, еще тыщу лет проживешь...
А Корней до утра не мог унять слез, и это были первые его слезы в жизни. Не считая, понятно, тех, что он пролил в младенчестве. Нет, отдать жизнь за хорошее дело он был всегда готов, но признать в землеустроителе борца за правду душа категорически отказывалась. Мешали, по всей видимости, остатки проклятых пережитков.
А потом потянулись мирные годы, душевные раны затягивались, и уже думалось Корнею, что наконец-то все горести позади. Подрастал сынок, и обида на него постепенно уходила, пришло даже убеждение, что это он, Корней, по своей заскорузлости и отсталости недопонял вовремя чего-то важного, а вот малец допонял и хоть жестоко, но справедливо поправил отца. Правда, все эти годы ощущал на себе Корней недоверие и отчужденность многих односельчан, кое-кто видел в нем затаившегося врага, и никакой ударный труд, никакое бескорыстие уже не могли растопить этот холод. А Корней терпел, зная, что у него в запасе достаточно времени, чтобы пережить, перемочь любую немилость.
Время от времени деревенские мужики устраивали облавы на расплодившихся в округе волков. Но самого опасного и коварного зверя добыть все никак не удавалось. Он же был воспитан человеком, а потому никаких красных флажков не боялся. И это вселяло надежды.
Уже почти все в деревне отстроились и поправились, а Корней с женой и сыном продолжали ютиться в ветхой свой засыпнушке с промерзающими углами. Хозяин все старался каждый лишний заработанный трудодень употребить на общественную пользу. Причем так, чтобы про это никто не узнал. Он думал, так будет лучше.
Но становилось хуже и хуже. Зловещие тучи сгущались вокруг Корнея, временами они мягко и вкрадчиво касались его крутых плеч, сивой головы, и в целом ясно, чем бы это кончилось, если б не новая война.
И снова Корнея призвали в числе первых. И он прошел войну до самого победного конца. Домой вернулся единственный из всех деревенских мужиков, весь в орденах и медалях. И привычно впрягся в свою вековечную работу. Он, конечно, снова остался один: жена умерла от голода, а сына убили на фронте.
Весь облик старого Корнея еще вполне соответствовал, еще вполне можно было пригреть какую-нибудь вдовушку, но он на сей раз решил поставить окончательный крест на семейной жизни. Он не смог за такой долгий век никого сделать счастливым. Не смог, как ни старался. "Значит, - решил про себя Корней, - нечего и затевать больше. От судьбы не уйдешь".
Слово "судьба" к тому времени постепенно переставало быть пережитком на все сто процентов. Но, главное, уже Корнеево сердце не вмещало всех утрат и болей.
В общем, работать Корней старался за всех убитых на войне мужиков, а добрую треть того, что зарабатывал, безропотно тратил на радужные бумажки всевозможных займов. Ему не нужно было ничего. Почти ничего. Вот только, пробыв всю войну на передовой, он так пристрастился к ежедневным наркомовским ста граммам, что, отвоевавшись, как начал праздновать Победу, так и не мог уже остановиться. Да разве он один? Разве мало их было, праздновавших Победу до своего крайнего дня?..
А подозрительная живучесть Корнея и его темное зажиточное прошлое многим не давали покоя. И однажды, в самый разгар страды, когда была на счету каждая пара рабочих рук, а Корнеева пара и вообще числилась на вес золота, его и забрали. А вернулся он совсем-совсем старым. У него стали трястись голова и руки, он забыл почти всю свою небывало долгую жизнь.
Вино было еще дешевым, но и его требовалось заработать. И Корней работал в меру уходящих сил. Совсем не так, как раньше. Он стал делать все кое-как, едва начальство теряло его из глаз, сразу начинал дремать или опохмеляться для поправки головы. Его не прогоняли, потому что рады были хоть какому работнику.
И откуда было знать Корнею, что того волка, которого он выкормил когда-то из соски, пристрелили с вертолета егеря. Пока они спускались, из разорванного картечью волчьего брюха выбралась огромная, покрытая мохом щука и, кувыркаясь, успела исчезнуть в речке. Щука эта соблазнилась скоро на блестящую железку, но, пока ее вываживали да подсачивали, успела-таки выплюнуть из ужасной пасти живую серую утку. Хотела выплюнуть блесну, но та сидела прочно.
Утке чудом удалось спастись, да тоже ненадолго. Совсем недавно на современной "королевской охоте" ее сбил влет один высокопоставленный охотник. Он привез утку домой, а внутри птицы оказалось яйцо. И это было удивительно, ведь сезон гнездования бывает весной. Охотник разбил диковинное яйцо и обнаружил в нем изъеденную ржавчиной старинную иглу.
И вот сейчас, в этот самый момент, он держит иглу в руке и думает, что бы это могло значить. И как ему поступить с находкой. Можно почистить, и она заблестит, как новая. Но зачем? Можно выкинуть. Можно сначала сломать, а потом выкинуть... Да над чем тут, собственно говоря, думать, разве мало в этой жизни действительно актуальных больших и малых проблем?!