Джаспер Ффорде - Дело Джен, или Эйра немилосердия
– Перед вами ЖАБ-ньюс! – прогремел голос телезазывалы, перекрывая головокружительную музыку. – ЖАБ предлагает вам всемирные новости, самые последние новости и – прямо СЕЙЧАС!
В круге света возникла дикторша, улыбаясь в камеру.
– Сегодня понедельник, шестое мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, полдень. С обзором новостей вас знакомит Александра Белфридж. Крымский полуостров, – объявила она, – на этой неделе снова оказался в центре внимания. Последняя резолюция ООН настаивает на том, чтобы Англия и правительство Российской Империи начали переговоры о суверенитете полуострова. Поскольку Крымская война тянется уже сто тридцать первый год, общественное мнение в стране и за рубежом все сильнее давит на обе стороны, требуя мира и прекращения вражды.
Я закрыла глаза и неслышно застонала. Свой патриотический долг я там уже выполнила, в семьдесят третьем, и видела, что такое война на самом деле, без фанфар и славы. Жара, холод, страх и смерть. Дикторша продолжала говорить, в ее голосе прорезались ура-патриотические нотки.
– Когда английские войска вытеснили русских с их последнего плацдарма на полуострове в 1975 году, это казалось нам величайшей победой над превосходящими силами. Однако с тех пор и до наших дней ситуация оставалась тупиковой, и на прошлой неделе сэр Гордон Липови-Ролекс выразил общее настроение нации на антивоенном митинге на Трафальгарской площади.
Пошла видеоврезка о большой и в основном мирной демонстрации в центре Лондона. Липови-Ролекс стоял на возвышении и держал речь перед лохматым гнездом микрофонов.
– То, что было начато под предлогом обуздания российской экспансии в 1854 году, – вещал член парламента, – за долгие годы превратилось всего лишь в жалкие усилия по поддержке национальной гордости…
Но я уже не слушала. Все это трындели уже в миллионный раз. Я глотнула кофе, и тут у меня даже шевелюра взмокла от пота. По телевизору под речь Липови-Ролекса показывали архивную пленку: Севастополь, английский гарнизон, окопавшийся в городе, в котором почти не осталось не только исторических памятников, но и архитектуры как таковой. Когда я смотрю хронику, в нос шибает кордитом, а голову наполняет треск и грохот взрывов. Я невольно коснулась единственной внешней отметины, оставленной этой кампанией, – крохотного шрама на подбородке. Другим повезло меньше.
Ничего не изменилось. Война продолжала молоть своими жерновами.
– Все это дерьмо, Четверг, – послышался рядом со мной суровый голос.
Это был Стэнфорд, хозяин кафе. Как и я, он был ветераном Крымской войны, только воевал в предыдущую кампанию. В отличие от меня, он потерял больше, чем невинность и несколько хороших друзей. Он хромал на двух протезах, а оставшейся в нем шрапнели хватило бы на полдюжины консервных банок.
– Вся эта жопа в Крыму – из-за ООН!
Он любил разговаривать со мной о Крыме, хотя мы придерживались прямо противоположных взглядов на войну. Честно говоря, больше никому это и не интересно. В фаворе сейчас солдаты, втянутые в непрекращающиеся разборки с Уэльсом, а отставные крымцы, как правило, засовывают военную форму подальше в шкаф.
– Думаю, нет, – рассеянно ответила я, глядя в окно; оттуда было видно крымского ветерана, просившего милостыню на углу: за пару пенни он читал наизусть Лонгфелло.
– Получается, если назад отдавать, так мы зря кровь проливали, – ворчал он. – Мы там с восемьсот сорок пятого года торчим. Может, скажешь, что мы и остров Уайт должны французам вернуть?
– Мы уже вернули остров Уайт французам, – спокойно ответила я.
Знания Стэнфорда о текущих событиях ограничивались обычно первой лигой крокета да любовными приключениями актрисы Лолы Вавум.
– Ни фига себе! – пробормотал он, сдвинув брови. – Отдали… Неужели отдали? Так не надо было отдавать! И что эта ООН о себе воображает?
– Я не знаю, но если они остановят убийства, я голосую за них, Стэн.
Бармен печально качал головой, слушая окончание речи Липови-Ролекса.
– …Нет сомнений, что царь Алексей Четвертый Романов имеет неоспоримо бо ́льшие права на полуостров, и я жду того дня, когда мы сможем вывести свои войска и покончить с тем, что можно назвать не иначе как возмутительной тратой людских жизней и средств.
Снова появилась ведущая и перешла к другой теме – к намерению правительства на 83% повысить налог на сыр. Непопулярное решение, которое несомненно приведет к тому, что наиболее активные граждане начнут пикетировать магазины, торгующие сыром.
– Да война хоть завтра кончится, надо только русских оттуда вышвырнуть – воинственно заявил Стэнфорд.
Это не аргумент, и он сам это понимал. На полуострове не осталось уже ничего, за что стоило воевать, кто бы ни победил. Единственная полоска земли, которую не искрошили в пыль снаряды, была густо заминирована. Исторически и морально Крым принадлежал Российской Империи, хоть ты тресни.
Дальше в новостях говорилось о столкновениях на границе с Социалистической Республикой Уэльс. Раненых нет, просто обмен выстрелами через реку Хэй близ Уая. Традиционно буйный пожизненный президент Овайн Глиндоор VII обвинял английский империализм в стремлении объединить Британию; Парламент, тоже традиционно, делал вид, что ничего не замечает. Программа продолжалась, но я уже слушала вполуха. В Данджнессе открылась новая атомная станция, на открытии присутствовал премьер-министр. Он, как положено, скалился под фотовспышками. Я вернулась к газете и начала читать статью о парламентском билле: с дронтов снимался статус охраняемых животных по причине резкого увеличения их численности. Сосредоточиться никак не получалось. В голову упорно лезли проклятые воспоминания о Крыме. К счастью, возвращая меня к реальности, запищал пейджер. Я бросила на стойку несколько банкнот и быстро направилась к выходу. За моей спиной ведущая мрачно рассказывала об убийстве молодого сюрреалиста – парня забила до смерти банда радикальных приверженцев французского импрессионизма.
Глава 2
Гэдсхилл
Существуют две школы, занимающиеся упругостью времени. Первая считает, что время очень изменчиво и каждое, даже самое малое, событие изменяет вероятностное будущее Земли. Вторая считает время устойчивым: несмотря на все ваши усилия, оно всегда возвращается к определенному настоящему. Лично я такими тривиальными вещами не занимаюсь. Я просто продаю галстуки всем, кто захочет купить…
Некий торговец в Виктории, июнь 1983Мой пейджер принес ошеломляющее известие: украли то, что невозможно было украсть.
Вообще-то рукопись «Мартина Чезлвита» уже пропадала. Два года назад ее взял из сейфа охранник, который просто-напросто хотел прочесть книгу в ее чистом и первозданном виде. Не выдержав угрызений совести – или сломавшись на почерке Диккенса уже к третьей странице, – он признался в содеянном, и рукопись вернулась на место. Охраннику дали пять лет работ по обжигу извести в захолустье Дартмура.
