Станислав Соловьев - Сумеречная лощина
- Передатчик есть, будьте уверены. В прошлом году наша служба связи заменила его на новый. Прежний был совсем старый - сплошная груда металлолома. Ваше сообщение необходимо для того, чтобы мы зря не рисковали машиной и жизнью пилота... да и горючее сейчас недешево.
Я подписал квитанцию, и господин работник отвел меня на маленький аэродром горной службы. Было по-зимнему холодно. Даже отсюда виднелись Ициэнские горы. Я видел их впервые в жизни, но, к сожалению, толком не смог ничего разглядеть. Увидел лишь какие-то черные тени на сером фоне сумерек.
4.
Вертолет оказался совсем маленьким - двуместным, старым и очень шумным. Дверца была открыта, внутри кабины сидел здоровяк с красным лицом и опухшими глазами - пилот. Господин работник кивнул ему и показал рукой на меня. Услышать ничего нельзя было из-за летящих из кабины громких звуков эстрадной музыки. Пилот равнодушно покосился, я залез в кабину и захлопнул за собой дверцу. Господин работник что-то крикнул мне, вероятно, крикнул громко, но я ничего не смог расслышать: пилот с неизменно равнодушной миной на лице включил двигатель, и от шума винтов мне заложило уши. Господин работник крикнул второй раз - я понял это по его широко открытому рту, - но я и на этот раз не смог ничего расслышать. Я подумал, что он просто прощается со мной и желает благополучного прибытия. Я помахал ему рукой, на что лицо господина работника скривилось от досады. Я подумал, что он понял меня превратно. Он поспешил уйти в здание диспетчерской. Вертолет взревел и оторвался от земли.
Все время, пока продолжался полет, я нещадно глох от ужасного шума. Пилот равнодушно поглядывал на меня. Он смотрел, почти не моргая, так со мною и не заговорив. Он что-то бормотал сам себе, шевеля толстыми губами.
В горах стояла густая облачность, и не было видно ни зги. Через полтора часа я с сильной головной болью понял, что вертолет снижается. Куда он снижается - я не мог увидеть: пошел густой мокрый снег. Все вокруг было смутным, рябило в глазах. Я удивился: как пилот может вести машину в таких условиях. Но вероятнее всего машина шла на автопилоте. Электроника. Если вертолет годами летает по одному и тому же маршруту, не трудно запрограммировать автопилот...
Когда внезапно нас сильно тряхнуло, я понял, что мы наконец приземлились. Снаружи были сумерки. Сверху падал густой мокрый снег. В глазах у меня рябило, и ничего невозможно было разобрать. Я открыл дверцу и выпрыгнул из кабины на землю, захватив портфель. И тут же увяз по лодыжку в снегу. Я был озадачен: я ожидал увидеть маломальскую тропинку, какую-нибудь телегу на худой конец. Я надеялся, что меня кто-нибудь встретит и покажет, куда нужно идти. Но вокруг не было ни души, и меня охватила паника. Я стал кричать пилоту: "Куда ты меня привез? Здесь же никого нет!" Пилот сказал мне в ответ: "Угу". Он безразлично пожал плечами и стал закрывать дверцу кабины, намереваясь улетать. Я сильно разозлился и полез, было, в кабину, потянув дверцу на себя, что есть мочи. Я уже не хотел никакого монастыря, никакой работы, мне было уже все равно, что скажет господин секретарь и что последует за этим. Я успел продрогнуть и промочить ноги. Мне очень не хотелось простудиться.
С лица пилота моментально слетело равнодушие, он побагровел, с силой распахнул дверцу кабины, чем оттолкнул меня от вертолета, и стал орать, что он привез меня туда, куда мне надо, что это не его дело, а монастырь - вон он. И действительно, обернувшись, я заметил смутное пятно вдалеке, которое было чуть-чуть темнее всего серого ландшафта. Мне стало вдруг страшно, и я пожалел даже, что согласился на такую работу, и захотел попросить пилота, чтобы он отвез меня назад, в город. "Будь что будет, - решил я. - Пускай меня выгонят..."
Но пока я думал и нерешительно топтался на месте, пилот захлопнул дверцу кабины, и вертолет стал подниматься, обдав меня мокрым снегом и холодным сильным ветром. Я поспешил прочь, проклиная судьбу и стряхивая с себя многочисленные ошметки. Когда вертолет поднялся метра на три-четыре, он словно растворился в сумеречном небе среди снежно-ветренной каши. Шум его винтов стал глохнуть и внезапно стих. Как я не вглядывался в серо-белую рябь, я не смог его разглядеть. Все ещё не веря, что вертолет улетел, и что пилот кинул меня на произвол судьбы, я потоптался ещё чуть-чуть на том же самом месте, запрокинув голову. Но снег падал прямо мне в лицо, я разозлился и стал искать, куда идти. Тут я сильно испугался, так как потерял ориентацию. Все вокруг было серо-белым, и как я не приглядывался, я ничего не мог увидеть. Было совсем не понятно, где что находится и куда мне, собственно, идти. Стоять было холодно и неуютно.
Покружившись на одном месте, я, наконец, к своей большой радости опять увидел то самое темное пятно. Оно было на расстоянии двухсот-трехсот метров от меня. "Ага, это он", - подумал я и поплелся в этом направлении...
5.
Как ни старался я идти быстро и делать большие шаги, я преодолевал путь с огромным трудом. Ноги то и дело проваливались в снег, за что-то там цеплялись и все время норовили разъехаться в разные стороны. Мои глаза залепило снегом, а портфель с каждым шагом становился все тяжелее и тяжелее, и во мне росло ощущение, что раньше он был гораздо меньших размеров. Ручка его скользила и так и пыталась выскочить из окоченевших пальцев. Я все время боялся, что собьюсь с пути, потеряю единственный ориентир в этой атмосферной каше и обязательно увязну в болоте, о которой мне говорил работник горной службы далекий человек, которого я виде когда-то. И удивительное дело, я ещё умудрялся о чем-то думать.
"Почему меня никто не встретил? Может, они вообще не были предупреждены? А может, это совсем не тот монастырь, который мне нужен? Вдруг кто-то напутал... Да нет же, господин секретарь говорил мне именно об этом монастыре. Я хорошо запомнил, что он говорил: монастырь в Ициэнских горах, Сумеречная Лощина. А это и есть Сумеречная Лощина. Как же тут можно напутать?.. А если меня не захотят впустить в монастырь? - Вполне будет логичным, что они подождут уведомления о моей персоне. Что же я буду делать в таком случае? - Испуг мой не проходил. - Тогда я замерзну насмерть. Глупо замерзнуть у дверей дома..."
Терзаемый сомненьями, я все шел и шел, не отрывая взгляда от еле различимого темного пятна. Однако было удивительно то, что расстояние никак не сокращалось. Вроде бы, оно оставалось таким же, каким и было в начале моего пути. И сколько я ни шел, темное пятно не увеличивалось в размерах, словно я топтался на одном месте или брел по кругу. "Наверное, я очень медленно продвигаюсь, - думал я. - Всему виною этот проклятый снег. Да и дороги тоже хороши. Вот уж действительно болото".
