Дмитрий Щербинин - Светолия
А он уже пролетел в глубины дупла и там увидел прекрасный зал, весь сотканный из ледовых цветов - они хоть и были ледовыми, но в лепестках их мерно и плавно пульсировали живые, теплые сердца; а в центре зала бил фонтан медового света, и по воздуху, собираясь в полные плавных образов облака, плыл к выходу.
За фонтаном поднимался березового цвета, дышащий трон; на котором сидела дева, такой красы да чистоты ключевой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Одета она была в легкое белое, платье, а на голове ее, в волосах снеговых цвели подснежники. И лицо, словно из мрамора живого, теплого и тонкого сотворенное; и черты и рук и тела: все-все говорило, что любит она всем сердцем и Алешу, и всех-всех кто рядом с ней.
Мальчик прокатился через весь зал и вот уже коснулся трона; словно в тепло-снежный сугроб погрузился. А лицо девы уже над ним склонилось, и от взора ее, от глаз больших нельзя было оторваться. Завораживали глаза эти; так порой от красоты облаков небесных, да от вида полей колосящихся, волнами под ветрами колышущимися, оторваться трудно - так и от красы глаз этих оторваться нельзя было. В окружении лица младого, глаза эти древними были: такими древними, как поля, как ветер, как солнце даже - но разве же кажутся поля или солнце дряхлыми от бессчетных веков; они просто непостижимой для людей мудростью веют - та же мудрость древняя в этих глазах цвела. И цвет их был какой-то непостижимый, лесной, необъемлемый словами.
- Что же ты боялся меня, Сережа? - губы ее легонько шелохнулись и голос этот коснулся Сережиных ушей.
А он рассеяно и легко пожал плечами и, улыбаясь, неотрывно вглядывался в эти ласкающие его глаза - он и не знал, как мог бояться этого голоса милого - ему было так хорошо, как давно уже не было.
- Кто же вы? - беззвучно, по прежнему улыбаясь, спрашивал он.
Дева услышала его и, глазами улыбнувшись, отвечала:
- Пусть имя моя как Светолия зовется в устах твоих; а по делам своим повелеваю лесом.
- Что - этим лесом, который за городом стоит? Тем лесом в которым я за Томасом бежал? - котенок, усевшийся на плечо к Светолии мяукнул.
- Тем лесом, что не за городом, да за полем стоит, но и поле и город ваш окружает. - говорила Светолия. - В былые времена, на месте города деревенька одна маленькая стояла; а в лесу и лешие да грибовики, да корневики, да много друзей моих бродило, а в озерах сестрички-русалки купались; люди нас знавали, во древности мудрости у нас набирались, а потом и бояться стали, и "нечистыми" звать; потом и мир меняться стал... - она печально вздохнула.
- Как меняться стал? - спросил Сережа.
- Скажу тебе так: люди другими стали, по другому на мир взглянули. Вот раньше духом развивались, а тут выбрали путь иной и слово к названию пути того чуждое: техникой тот путь зовется.
- А разве есть волшебство?
- Это место ты можешь назвать волшебным. И ты хочешь спросить у меня, Сережа, зачем позвала я тебя, и отвечу тебе так: мы скоро уйдем - века научили меня слышать предсказания ветра, и я знаю: мы скоро уйдем, и все здесь станет иным, но перед тем как уйти я хотела бы передать хоть часть своих знаний тебе - тебя поставить на путь истины... - она печально вздохнула и Сережа, хоть и не понимая о чем говорит она, почувствовал, как какое-то прекрасное печальное тепло охватило его сердце и пробежало по телу до самых глаз; вырвалось из них, по щекам покатилось.
- Прости, прости меня за печаль! - улыбнулась тут Светолия и поцеловала его в щеку. - Печаль хороша осенью, но ведь сегодня первый день весны, и весь мир поет радостную песнь.
При этих словах Сережа вспомнил про своих родителей и сказал уже иным, испуганным, напряженным голосом:
- Мои тоже песни поют... Скоро и меня искать станут, если уже не стали. Так что, мне возвращаться придется.
- А взгляни-ка ты сюда. - по ледовому и теплому полу прокатилось серебряное, лунное блюдо и подпрыгнув оказалось в ладонях Светолии. Из фонтана выпрыгнуло, плескавшееся там красно яблоко и закружилось по серебристому дну.
Светолия повернула блюдце к мальчику и вот он увидел, как лунно-цветное дно сначала заволоклось утренней дымкой; потом же, словно ветер подул, и вот Сережа увидел распахнувшую навстречу полю березовые окраины леса: там стояли "джипы" и иные слепящие лаком иномарки, некоторые, забыли выключить и они выбрасывали синие облачка. За столом навалены были бутылки; слышались пьяные возгласы - там мелькали, среди надрывающихся колонок пьяные, красные лица, и блистали под солнцем набросанные повсюду банки и бутылки. Кто-то выбрасывал под березу содержимое своего отравленного желудка; кто-то успел подраться и теперь сопел, вытирая ушибы. Мать Сережина перепив, отходила теперь в машине, а отец, горячо спорил о чем-то бессмысленным со своим дружком. Вдалеке на поле Сережа увидел еще несколько машин, там пили и веселились охранники...
Дальше, за полем, с какой-то необычайной болью бросились в глаза дымящиеся темно-желтым светом городские трубы, да и все дома казались после всего виденного за последние минуты облезлыми и мрачными уродцами.
И он почувствовал, что не хочет возвращаться туда, и если бы не родители его, которых он, несмотря ни на что, всем сердцем любил, так и крикнул бы: "Я останусь здесь - хоть на неделю, хоть на день!"
Светолия протянула ему руку и негромко молвила:
- Пойдем же...
Где то в зале запел тягучую и звонкую трель соловей, а солнечные лучи скользнув через ледовое окошко, протянулись до пола живой, с бьющемся внутри сердцем колонной.
Светолия взяла Сережу за руку и мальчик почувствовал, что рука ее мягкая, теплая, словно парное молоко; невесомая, словно туманная вуаль. Она поднялась со своего живого, березового трона и плавными шагами беззвучно и легко не то пошла, не то полетела к выходу. Сережа был с ней рядом и тоже не знал: идет ли он, или парит - ног он не чувствовал.
Вот и озеро...
Как же ярок под синим небом лес! Какой четкостью, какой жизнью наполнена каждая веточка, каждая прогалина, каждый ручеек! И даже старый снег преисполнен радости от того, что он скоро перейдет в новое состояние! И как все журчит, как поет; как все перекликается друг с другом!..
Мальчик улыбнулся, поднял свое бледное личико к небу, ловя теплую солнечную ласку.
- Я хочу бежать! - засмеялся мальчик.
- Беги я не отстану. - прозвеневл голосок Светолии.
И Сережа бросился бежать - он бежал со всех сил, но хотел бежать еще быстрее; он хотел петь, как озаренные светом птицы на деревьях, но так он петь не умел и потому просто смеялся самым чистым детским смехом.
И котенок Томас спрыгнул с плеча Светолии и теперь несся подняв хвост трубой, перед ним...
Но вот за деревьями все засияло, и они выбежали на опушку. Перед ними простиралось поле: до пьяной компании от этого места было с две версты, да к тому же они сокрыты были лесным изгибом. Здесь была тишь: лес пел позади, а поле простиралось перед ними: оно тихо и спокойно просыпалось, как просыпалось и за многие века до того. Из прогалин оно спокойно улыбалось небу, а небо ласкало его своим сиянием и так же спокойно шептало: "Я дам тебе сил и ты взрастишь из себя колосья..."
