Михаил Савеличев - Фирмамент
Иногда казалось, что вырубленный в скале куб с круглой дверью и вентиляционным отверстием вдруг становится больше и холоднее. Ей хотелось, чтобы она не выдержала холода, но организм как-то претерпевался, выживал помимо ее желания, заставлял снимать рубашку и голой спать на ней. Наверное, так было теплее. Спать. Смешное слово. Точнее - еще одна пытка в их длинной череде. Бредить, агонизировать, подыхать - вот более близкий ряд названий тому, что происходило на стылом полу. Она шла по лезвию между серой стеной камеры и тьмой собственного сна, но даже они не были милосердны. Здесь не могут сниться цветы и голубое небо. Ей казалось, что вместе с ней на пол падала и Крышка, которую она держала на своих плечах, и легкие лишь с трудом отвоевывали свое право дышать. Неужели так было проще?
Шаг, еще один шаг, еще один, движение вперед только затем, чтобы не упасть. Она падала. Ох, как она падала. Валялась у них в ногах, унижалась, предлагала себя, хотя как можно предлагать то, что тебе уже не принадлежит? Она умела унижаться. Это первое, чему научил ее господин. "Нельзя просить, нужно унизиться, превратиться в грязь у ног того, кто сильнее тебя". Как он был прав! Она умела унижаться, но не унижалась, словно, несмотря на то, что тело ее рыдало, валялось в ногах, преданно заглядывало в глаза и лизало ботинки, несмотря на все его гадкие выверты внутри оставался какой-то металлический стержень, который не удавалось переломить. Словно кто-то в ней со стороны наблюдал за этим отвратным пресмыканием и сохранял абсолютное спокойствие. Даже посмеивался над особо изобретательными проделками например, обмочиться от воображаемого страха. Одри и сейчас казалось, что холодный наблюдатель все еще присутствует в ней, что он иногда прищуривает глаз и одобрительно кивает головой: "Это ты хорошо придумала, девочка. Это ты его здорово подцепила".
Никто никогда не требовал от нее невозможного - стойкости. Она была скоропортящимся товаром, разменной пешкой, у которой нет никаких шансов дойти до последней линии и стать королевой. Никаких шпионских штучек, рукопашного боя и стрельбы из пистолетов. Все гораздо прозаичнее и практичнее. "Ты работаешь не головой, а влагалищем, - говорил руководитель, - и там тебе пистолет абсолютно ни к чему". Малая сила в мире титанов. Дважды презренная. Женщина. Молодая. Пустое место, на которое зачем-то тратили столько драгоценных инъекций.
Иногда ей виделись Лев, Вол и Орел. Когда ночь становилась совсем невмоготу, когда хотелось уже не кричать и не дрожать от холода, но просто выдохнуть из себя последние остатки воздуха, туже свернуться в крошечный эмбрион и уйти, отлететь от мира, внезапно теплый ветерок проходил по камере, и ей являлись звери с печальными глазами. Они тихонько входили, рассаживались вокруг и просто молчали. Молчание было надеждой, такой же призрачной, как и сам этот бред. Она протягивала руку, чтобы дотронуться до них, но пальцы лишь хватали пустоту, отчего становилось еще холоднее.
Она не понимала многого. "Ну-с, милочка, чем порадуете нас?", доносился голос из-за спины и ей приходилось долго соображать, что все это может означать. Что такое "милочка"? И чем она его может порадовать? Вряд ли ему нужно то, чем она обучена радовать. Ничтожная из ничтожнейших. Малый камешек под ногами гигантов. Кажется, она сказала вслух, потому что собеседник смеялся: "Воистину так, милочка, - малый камешек, который может вызвать обвал".
Порой ей грезилось, что она до сих пор похоронена вместе с господином. Это было бы прекрасно. Длинные анфилады туле, высеченной в скалах, где стены согреты теплом материнской Земли, где великие деяния важнейших выбиты на отполированных плитах и инкрустированы золотом, каменьями, где добрая пища и хмельное вино расставлены по углам, а кормушки скакунов автоматически обновляются, дабы стук их копыт мог как можно дольше радовать душу усыпающего. Кто сказал, что ТУДА ничего невозможно взять?! Как раз ТУДА можно взять все. Могучих и преданных рабов, нежных рабынь, избалованных кокоток, любимых скакунов и псов, золото, деньги, ткани, одежды... Хрустальный саркофаг возвышается в главной усыпальнице. Невидимые провода окутывают такое, казалось бы, молодое тело в ослепительно белых одеждах, удерживая душу в соединении с невообразимой древностью. Химическое желание жизни отмеряется и впрыскивается, окутывая серебристым облачком улыбающуюся золотую маску. Любимица сидит у его ног, а душа говорит с ней. О, эти разговоры! Она прижимается лбом к холодному саркофагу и проклинает свои годы. Если бы только ей было позволено умереть и возлечь рядом... Но у нее есть Долг.
Там тоже вечная ночь. Но она бесконечнее и глубже, чем здесь. Здесь просто нет электричества, там - жизни. Но и там он любил только ее, она слышала его мысли. Странные картины проплывали перед ней - дела великих и презренность ничтожных. Грандиозные свершения и предательства. Печаль уступала восхищению. Но так было не всегда. Иногда он видел чужаков любителей склепов и мертвечины, пробравшихся, проползших через все уготовленные им ловушки в надежде поживиться тем, что им не принадлежало. В чем надежда этих отбросов? Один удар - одна смерть.
"Это любопытно", - хлопали в ладоши у нее за спиной, и вслед за кончиком меча она прорывалась сквозь возлюбленные видения. Высокие слова оставались позади. Их уже не было на службе.
Орел оказался на этот раз в одиночестве, и она дотронулась до него. Кончики пальцев скользили по перьям, по лапам и когтям. Животное подрагивало от прикосновений, кровожадно косилось на ее руку, но ничего не предпринимало. Было тепло - отвыкшая кожа ощущала его почти как раскаленную сталь. Жар стекал по лбу и щекам, ласкал шею и грудь, касался коленей и расплывался теплой лужей под мокрой рубашкой.
"Есть, тебя есть", - пробормотал Орел. Одри покачала головой: "Меня не есть. Пища дальше". Он был прост и молод. Слишком мизерный запас слов, чтобы поговорить, но это не сумасшествие и не бред. Животное встало, повернулось к двери, и только сейчас она поняла насколько оно огромное. Великолепный экземпляр - от кончика клюва до хвоста, с мощными лапами, отточенными когтями, оставляющими глубокие царапины на каменном полу. Мышцы и перья, мощь и отвага, хитрость и разум. Кто мог в здешнем крысятнике противостоять ему? Ее пальцы продолжали скользить по перьям и, наконец, рука безвольно упала и вновь пришел холод.
Волосы, почему-то подумала она. Но никаких волос не было, лишь голая кожа черепа.
Ему нравились ее волосы -густая черная шапка, где даже время не должно было осмелиться вплести белизну своего дыхания. Слишком красиво, чтобы быть правдой, говорил он, тебе никто не будет верить, девочка, здесь твоя проблема, и поэтому я никогда не осмелюсь оставить тебя в мире. "Надежность и покой" - вот наш девиз, никто не одобряет игру гормонов, хотя все тайком завидуют мне. Каждый человек - вселенная, творец, организующий мир только для себя. Глупцы, хотящие прорваться к звездам... Миллиарды Вселенных? Даже Бог не способен на такое безумие. Если и будет, то только один. И почему бы не нам стать ими? Кем? Богом и Богиней, Господом и Духом, Иеговой и Архангелом... Кем угодно, выбирай сама себе имя. Чтобы творить миры необязательно сидеть на Плутоне, запомни это. В любом месте, в покое и тьме великие борются за право поиметь эту сладкую сучку. Изнасиловать то, что не может им принадлежать. Гробницы и саркофаги, тайные места и хитрые ловушки. Запомни, девочка. Тайные места и хитрые ловушки.
