Рэй Брэдбери - Дж. Б. Ш., модель 5
Закрытые глаза Уиллиса метнули пламя.
— Если хоть кто-нибудь дотронется до мистера Шоу, пусть пеняет на себя — убью!
Впившись зубами в свою сжатую в кулак руку, он резко повернулся на бок.
Рот Клайва все еще двигался в полутьме.
— Убьешь? Ну-ну. Жаль. Приятных снов.
Через час, оглушив себя двумя таблетками, Уиллис провалился в сон.
Среди ночи ему приснилось, что сжигают на костре добрую святую Иоанну, а потом охваченная пламенем девушка вдруг превратилась в старика, крепко связанного веревками и лозами, но стоически переносящего муки. Борода старика была огненно-красной еще до того, как пламя ее достигло, а ясные голубые глаза, не видя огня, неотступно и яростно смотрели в Вечность.
— Отрекись! — закричал чей-то голос. — Признайся и отрекись!
— Признаваться не в чем, следовательно, нет нужды в отречении, — негромко сказал старик.
Языки пламени, подобно обезумевшим горящим мышам, прыгали вверх по его телу.
— Мистер Шоу! — не своим голосом закричал Уиллис.
Миг — и он проснулся.
Мистер Шоу!
В каюте царило молчание. Клайв спал.
На лице его была улыбка.
Такая, что Уиллис вскрикнул и отпрянул назад. Оделся. Бросился вон из каюты.
Как осенний лист, плавно падал он по трубе, старея и тяжелея с каждым невыносимо долгим мгновением.
В том углу склада, где «спал» старик, царила мертвая тишина.
Уиллис наклонился. Его руки дрожали. Наконец он дотронулся до старика.
— Сэр?..
Тот не пошевельнулся. Не ощетинилась борода. Не зажглись голубым пламенем глаза. И не открылся извергнуть благопристойные кощунства рот…
— О, мистер Шоу! — простонал Уиллис. — Вы мертвы, о Боже, на самом деле мертвы!
О машине говорили, что она мертва, когда она не могла вымолвить ни слова, когда у нее не рождались электрические мысли, когда она не двигалась. Грезы и философские системы, леденея, покоились теперь в сомкнутых устах старика.
Уиллис перевернул тело на одну сторону, потом на другую: нет ли где пореза, раны, ушиба?
Впереди годы, долгие годы пути, но уже без мистера Шоу — не с кем теперь прохаживаться, не с кем болтать взахлеб, не с кем посмеяться. Куклы на полках склада, о да, на койках поздней ночью — те будут смеяться странным, записанным на пленку смехом, и странно, механически двигаться, и повторять глупые слова, произносившиеся в тысячу ночей в тысяче миров.
Он будет один. Он пропадет.
— О, мистер Шоу, — сказал он наконец негромко. — Кто с вами это сделал?
— Глупый мальчик, — прошептал голос мистера Шоу в его памяти. — Ведь ты знаешь, кто.
— Да, знаю, — подумал Уиллис.
Он прошептал чье-то имя и бросился из склада.
— Это ты убил его, будь ты проклят!
Уиллис сорвал с Клайва одеяло, и мгновенно Клайв, как робот, открыл широко глаза. Улыбка оставалась прежней.
— Нельзя убить неживое, — сказал Клайв.
— Сукин сын!
Он ударил Клайва в лицо, и Клайв, вскочив на ноги, как-то странно, истерически хохоча, стал вытирать с губ кровь.
— Что ты с ним сделал? — закричал Уиллис.
— Ничего особенного, только…
Но тут их разговор прервался.
— Все по местам! — раздалась команда. — Грозит столкновение!
Послышались звонки. Завыли сирены.
Оторванные от взаимной ненависти, Уиллис и Клайв, ругаясь, бросились снимать со стен каюты аварийные шлемы и скафандры.
— Ч-черт, о, ч-черт, о, ч-ч…
Внезапно рот у Клайва широко открылся, и кончить последнее ругательство ему так и не удалось. Он исчез в дыре, вдруг появившейся в боку корабля.
Метеор пронесся сквозь корабль за миллиардную долю секунды. За ним, в образовавшуюся большую дыру, из корабля хлынул воздух.
— О, Боже, — подумал Уиллис, — Клайву уже не вернуться никогда.
Уиллиса спасла лестница, возле которой он стоял: стремительный поток воздуха, вытекая в Космос, намертво его к ней прижал. Несколько мгновений он не мог ни пошевельнуться, ни вздохнуть. Потом воздуха в корабле не осталось совсем. Уиллис только и успел, что отрегулировать давление в скафандре и в шлеме и дико оглядеться вокруг. В корабле, отклонявшемся теперь от курса, появлялись, как в космическом бою, все новые и новые пробоины. Кругом, куда ни посмотри, бегали вопя и барахтались в невесомости люди.
— Шоу, — подумал Уиллис и рассмеялся своей мысли — настолько она была не ко времени, — Шоу.
Последний из налетевшей орды метеоров ударил в двигательный отсек, и от этого удара корабль развалился на куски. «Шоу, Шоу, о, Шоу», — снова подумал Уиллис.
Он увидел снаружи, как разорвалась, словно лопнул воздушный шар, двигательная часть корабля со сжатыми внутри нее газами. Вместе с обломками полетели в разные стороны обезумевшими стаями люди, освобожденные от ученья, от жизни, от всего на свете, чтобы никогда уже друг с другом не встретиться, даже не попрощавшись, — так внезапно освободились они и так мгновенны и неожиданны стали смерть и изоляция каждого.
— Прощайте, — подумал Уиллис.
Но по-настоящему проститься ни с кем не пришлось. Ничьего плача и ничьих стонов не слышал он по радио. Из всего экипажа он один-единственный остался в живых, потому что только его скафандр, только его шлем, только его кислород каким-то чудом уцелели. Зачем? Чтобы ему быть одному и пропасть?
— О, мистер Шоу, о, сэр, — подумал он.
— А я уж тут как тут, — прошептал голос.
Этого не могло быть, однако…
Медленно переворачиваясь, древняя кукла с ее всклокоченной рыжей бородой и сверкающими голубыми глазами падала сквозь мрак, словно подгоняемая дыханьем поддавшегося своему капризу Бога.
Уиллис сам не заметил, как открыл ей свои объятия.
И старикан лег в них, улыбаясь, тяжело дыша или просто, к чему у него была склонность, притворяясь, что он тяжело дышит.
— Прекрасно, прекрасно, Уиллис! Приятная неожиданность, не так ли?
— Мистер Шоу! Ведь вы были мертвы!
— Чушь! Просто во мне отогнули несколько проволочек. А от удара они стали на свои места. Разъединили вот здесь, под подбородком. Негодяй ткнул туда ножом. Так что если я снова сделаюсь мертвым, прижмите вот здесь, под нижней челюстью, и контакт восстановится!
— Будет сделано!
— Сколько продовольствия у вас с собой, Уиллис?
— На двести дней в Космосе.
— Да это просто отлично! И блок регенерации кислорода, его тоже хватит на двести дней?
— Да, сэр. Ну а на сколько времени хватит ваших батарей, мистер Шоу?
— На десять тысяч лет! — радостно пропел старик. — Ручаюсь, клянусь! Фотоэлементы, которыми я оснащен, будут собирать во Вселенной свет Божий до тех пор, пока не износятся мои электронные цепи и контуры.
