Михаил Харитонов - Лапсанг Сушонг
— Кстати об айсбергах, — продолжал Деев. — Александр Игоревич, друг мой… ах да, вы же предпочитаете сокращённое именование, как писатель Соколов, в наших краях вполне неизвестный… итак, Саша, насколько мне помнится, ответственный за сегодняшнюю дегустацию именно вы. Чего ж нам ждать от жизни в её текущие мгновенья?
— От жизни нам ждать чайно-травяную смесь, — бодро доложился Саша. — Основа — чай чёрный крепкий-настоящий-цейлонский со слоном. Просеян лично ручками Таисии Ивановны. На отдушку — чабрец, мята и зверобой. Травы средней полосы.
— Сколько раз я вам всем говорил: нет таких слов — «чёрный-крепкий-настоящий», — затоковал Модест. — Хороший чай имеет около восьмидесяти различных характеристик, касающихся его внешнего вида, запаха, вкуса, условий хранения и обработки и воздействия на организм. Аристакес, друг мой, дорогой вы наш человек! Не кажется ли вам, что чайник достаточно согрелся? Что у нас там с водой? Надеюсь, вы не кипятите воду заново? Ибо дважды кипячёную воду следует выливать в помойку. Во избежание.
Тер гордо показал на стеклянную кастрюльку, где вершилось таинство нагревания воды. От тончайших трещинок и неровностей на дне тянулись тонкие белые ниточки. Это была стадия «жемчужного кипятка», для заваривания идеальная.
Не найдя к чему придраться, Модест Викторович разочарованно хмыкнул.
— Теперь позвольте мне, дорогие мои друзья, — он неожиданно легко, несмотря на возраст и вес, поднялся со своего места, пересёк пространство лаборатории и занёс над кастрюлькой десницу.
Чайное действо Модест завёл ещё до прихода Саши. Он же принёс на работу пузатый заварочный чайник. Он внедрил в быт лаборатории просеивание чая через лабораторное ситечко на предмет отделения мусора и палочек, правильную ароматизацию лесными травами, а также — дистиллированную воду. Он же торжественно выбросил из окна лаборатории сахарницу и ввёл в употребление сыр и острые закуски. Короче говоря, Модест Викторович превратил пошлую привычку пить чай на работе в изысканный ритуал.
Саша вписался в чайный клуб практически сразу. Он даже принял на себя обязательство снабжать коллектив цейлонским чаем — благо, родители жены, как и она сама, предпочитали кофе, а продуктовые заказы исправно комплектовались жёлтыми коробочками со слоником. Ситечками и просеиванием заведовала Тутусик. Аристакес Тер-Григорян приносил разные травы, включая южные, собранные как положено — с нужного склона в нужное время при нужной погоде, а также суджук и острый козий сыр: вся эта благодать исправно присылалась любящими ереванскими родственниками. От Аркадия Яковлевича тоже была польза: он отвечал за дистиллированную воду.
— Итак, звучат барабаны, — провозгласил Деев, ухватил держалкой кастрюльку, уже полную крохотных, как соль, пузырьков. Занёс над отверстием чайника, наклонил над самым краешком — так, чтобы струя, падая в намокающую заварку, перемешивала её.
В стену стукнули.
Эм-Ве-Де недовольно дёрнул плечом.
Тутусик изобразила пантомимку «задёргали-вы-меня-злые-вы-уйду-я-от-вас» и потрусила к двери — выяснять, что надо.
— Сашу Лбова к телефону! Шеф звонит! — закричала тётка из соседней комнаты, упирая на «о».
Саша вздохнул и поплёлся вон. Как бы то ни было, а первую заварку он пропустил.
1984 год, октябрь. Подольск.
— И вот, представляешь, — Саша чуть поперхнулся, хотя рассказывал уже не в первый и даже не в десятый раз, — я захожу, беру трубку, а это Петров. И он меня так с ходу спрашивает: «В загранку на конференцию поедешь?» Я, конечно, ему: «да», а про себя думаю, что это опять Болгария. Ну, Польша в лучшем случае. А он паузу сделал и говорит: «в Эдинбург». Ну, я тихо фигею, а он: «объективка на тебя готова, вопрос с товарищами согласован, летишь».
— Интересные дела, — протянул отец, затягиваясь, — в капстрану выпускают. Молодого, зелёного. И у тебя двух лет не прошло после Болгарии. А в моё время пять лет выдерживали после первой загранки. Меняется что-то.
— Да не, — махнул рукой Саша. — Просто всё так совпало. Должен был ехать Рябоконь Кирилл Викторович, так у него здоровье. Могли ещё Сапова отправить, но у Сапова Австралия на носу. То есть из наших остаюсь только я. К тому же язык хоть как-то знаю.
— С языком, — нахмурился отец, — выпускать не любят. Чтобы чего лишнего не сболтнул. Или не услышал. Они этого больше всего боятся: что наш советский простой человек лишнее услышит.
— Папа, ну это же просто конференция, пять дней! — начал было объяснять сын, но отец раздражённо махнул рукой: дескать, лучше знаю. Саша, как обычно, решил не спорить и продолжил:
— Так что остаюсь только я. Эм-Ве-Де никуда не выпустят, Аристакеса тоже…
— А его-то почему? Он же вроде не еврей? — поинтересовался отец, трамбуя скуренную до фильтра сигарету в огромной медной пепельнице, подаренной сослуживцами перед пенсией.
— Армянин. Просто у него родственники за границей, — объяснил сын. — В Греции, кажется.
— Плохо, что в Греции. Там чёрные полковники, — тоном знающего человека заметил отец.
— Нету их там уже, полковников.
— Ну, были, им же всё равно. Раз Греция — значит фашисты. Не выпустят. Характеристику тебе уже написали?
— Ну. Я сам писал, — ухмыльнулся Саша.
— А утвердили?
— Папа, ну чего ты так беспокоишься?
— Жизнь знаю, вот и беспокоюсь. Поешь вафли. Мама пекла.
— Вот вскипит, тогда и вафли будем, — Саша покосился на чайник, не подающий признаков жизни. — А мама где?
— Ты же знаешь. У неё макраме, — скривился отец. Увлечение своей супруги рукоделием он крайне не одобрял и даже считал чем-то вроде измены семье. В этом вопросе Саша был с отцом согласен: в конце концов, он сюда мотается из Москвы, тратя практически весь выходной, а она не может пропустить какой-то там кружок. Но Настасья Павловна упорно ходила на занятия, жертвуя ради них визитами сына.
— Главное, на собеседовании не запорись, — затянул своё отец. — Знаешь, у нас вот одну сотрудницу в Болгарию отправляли. Вроде бы курица не птица, Болгария не заграница, анкета чистая, в общем всё в порядке. А на комиссии её спросили, какова площадь территории Болгарии. И не пустили. Вот так.
— Ну, значит, не поеду, — пожал плечами сын.
— С ума сошёл? Это же Англия! Знаешь, я тебе завидую. Всю жизнь мечтал съездить, увидеть... — Саша сжал зубы: отцовский скулёж на эту тему надоел ему хуже горькой редьки, но надо было терпеть. — Так и не выпустили. Вторая форма допуска, вот и сидел как пёс на цепи. Вот настоящий мир и не посмотрел. Хоть ты. Расскажешь потом.
— Папа, если честно, поездочка так себе. Во-первых, Эм-Ве-Де говорил, что Эдинбург этот у них считается дырой. Во-вторых, конференция непредставительная. В-третьих, пять дней. Посмотреть ничего не успеваю. Привезти тоже ничего не смогу. Знаешь, сколько мне денег полагается на обмен? Тридцать пять фунтов на всё про всё. За такие деньги там ничего не купишь.
