Николай Плавильщиков - Бронтозавр
За ней ковыляли детеныши. Мать не звала их с собой, не дожидалась. Она даже не соразмеряла своих шагов с их шажками. Она шла. Что и кто сзади нее — это ее совсем не интересовало. И меньше всего ее интересовали ее собственные детеныши.
Только раз она остановилась и прислушалась. Там, позади, громко затрещали заросли, оттуда донесся шум борьбы, и хриплые крики прорезали воздух. Мать остановилась, протянула шею в небо. Словно с вершины сторожевой башни смотрели вдаль небольшие глазки.
Мать стояла и слушала. А детеныши, ковыляя и спотыкаясь, падая и снова вставая, обогнали ее. Они не остановились, не оглянулись на мать. Они прошли дальше, словно то была не мать, а гора, холм.
Мать снова шагнула. И первый же ее шаг стоил жизни одному из детенышей — ведь она не смотрела себе под ноги. Нога-колонна тяжело опустилась на детеныша и вдавила его в песок. Когда мать прошла, — даже не заметив случившегося, даже не почувствовав, что она на что-то наступила, — так ничтожен был детеныш по сравнению с ней, — в песке осталась яма, чуть влажная и грязноватая. Детеныш исчез.
У ВОДЫ
Далеко впереди блеснула вода. Высокий кустарник, отдельные папоротники и заросли хвощей окаймляли озеро и болото. Туман висел над озером, и сквозь этот туман тускло поблескивала грязная вода, покрытая тиной и водорослями. Высокие, словно бамбуки, хвощи торчали из воды, большие зеленые листья неподвижными лепешками лежали на ее сонной глади. Вдали, далеко-далеко от берега смутно виднелись над водой черные холмы.
Под ногами бронтозавра захлюпала болотистая почва. Ноги все глубже уходили в нее, он вытаскивал их с громким чмоканьем, брызгая илом и грязью. Огромные ямы оставались на следу бронтозавра, и в них тут же просачивалась вода.
Вытягивая вперед шеи, тыкаясь головками то в траву, то в кочки, то в ямы с водой, детеныши не то шли, не то ползли по трясине.
Вода... Бронтозавр вытянул шею, высоко поднял голову и на миг остановился. Он обвел тусклыми глазами горизонт и отвернулся. Взглянул на воду, повернул голову и глянул себе за спину, изогнув шею. А потом протяжно и громко заскрипел. И тотчас же на этот густой и ржавый скрип донесся ответ. Он несся от воды, от тех черных холмов, что виднелись вдали, среди зеленых листьев водяных растений.
Черные холмы зашевелились, приподнялись над водой. Длинные шеи вытянулись в сторону берега. Ржавый скрип еще раз пронесся над озером и болотом. А потом шеи опустились, холмы погрузились в воду, и снова стало тихо.
На озере паслось целое стадо бронтозавров.
Бронтозавр двинулся вперед. Ни на минуту не замедляя поступи, он вошел в озеро. Волны побежали по воде. Казалось, что все озеро выплеснется на берег — так велико было чудовище, вошедшее в воду.
Вода поднялась, залила бронтозавра до спины. Словно остров, подымался он теперь над грязной водой. Хвоста видно не было, но позади бронтозавра вода бурлили и кипела, разбегаясь двумя большими валами. Это хвост волочился по дну, вздымая ил и тину.
ПЕРВАЯ ЕДА
Детеныши, подойдя к воде, попятились. Одного из них залило волной, и он отряхивался, подергивая хвостом. Другой упал, волна перекатилась через него, перевернула его, положила на бок. Волны, поднятые бронтозавром, остановили детенышей. Они не испугались, они просто не могли устоять на ногах. Волны сшибали их на мох, перекатывались через их тела. И только когда мать отошла далеко от берега и волны улеглись, детеныши осмелели. Вытянув шеи, они опустили головы к воде. Поднялись, огляделись узенькими глазками, снова пригнулись...
Трава, росшая у берега, щекотала их морды, попадала в глаза, лезла в ноздри. Детеныш фыркнул, и словно нарочно — трава попала в раскрытый рот.
Этого было достаточно.
Губы сжались, мышцы напряглись, челюсть дрогнула. Детеныш передвинул челюсть и зажевал. Он не умел, да и не мог жевать толком, он шевелил челюстью, тер одной губой о другую. Трава не разжевывалась, она только мялась во рту. А потом, когда челюсть устала, детеныш натужился и проглотил траву. Он задергал шеей, когда по пищеводу проходил непрожеванный комок, вздрогнул и тотчас же потянулся за новым пучком травы.
Челюсти жевали, губы хватали траву. Не входя в воду, детеныши ели.
Трава была жестка. Водоросли были гораздо сочнее. Но детеныши не знали, что водяные растения мягче и вкусней, и жевали невкусную и жесткую болотную траву, царапавшую им рты.
ХОЛОДНО...
Солнце давно уже перешло на запад. Тени сгустились. Откуда-то донесся громкий рев, всполошивший бронтозавров, — над озером сразу поднялось до десятка голов на длинных шеях.
Рев испугал детенышей. Мгновенно прижались они ко мху, вытянули шеи и пригнули головы. Рев кончился, а детеныши продолжали лежать. Потом поднялся один, другой...
От озера повеяло холодком, туман еще гуще окутал его и скрыл в своей белесой пелене черные холмы далеких бронтозавров. Еще быстрее залетали над озером стрекозы, заплескалась вода — рыбы выпрыгивали из нее, пытаясь схватить кружившихся над водой насекомых.
В зарослях хвощей завозились большие болотные черепахи, чмокала тина и чуть шелестели папоротники.
Детеныши начали зябнуть.
Их сердца бились слабо. Тепла в их теле вырабатывалось мало, его не хватало на то, чтобы прогреть всю эту гору мяса и костей. Солнце, которое грело их днем, исчезло. Вместо него показалась бледная луна. Она слабо светила и совсем не грела.
Детеныши зябли...
Но они не дрожали от холода, они просто становились все менее и менее подвижными. Они давно уже перестали жевать, перестали бродить по трясине. Остановились... И, наконец, прижались ко мху, такому сырому, сбились в кучу. Легкая тень легла на мох от этой кучи, а луна чуть играла на влажных, покрытых росой спинах.
НОЧЬ
На озере далеко от берега стояли в воде взрослые бронтозавры. И им было холодно, и они коченели. Но в воде было теплее, чем на суше. Их не охватывал пронизывающий туман ночи — они были в воде. Их чудовищно большие тела не сразу отдавали накопленное за день солнечное тепло. Они спрятали в воду шеи, и только головы виднелись поверх воды.
Бронтозавры не спали, но они и не двигались. Чуть вырывался из ноздрей тепловатый пар, и только поэтому можно было догадаться, что бронтозавры живы.
Ночь, прохладная и сырая, была для них чем-то вроде временной смерти. Каждую ночь они погружались в оцепенение, каждую ночь утрачивали подвижность. Они не могли даже раскрыть глаз — настолько ослабевали их мышцы. И если они не тонули, не спускались на дно озера, то только потому, что их тела поддерживали четыре массивных ноги и тяжелый хвост. Подпертые этими ногами и хвостом, они стояли на дне озера так крепко, словно вросли в него.
