Роальд Даль - Как по маслу
Апельсинчики, как мед,
В колокол Сент-Клемент бьет
пели двигатели.
Но я не терял спокойствия. Я танцевал лучше их, и у меня была отличная пара - самая красивая девушка в мире. Я наклонил голову и увидал изгиб ее шеи, нежный наклон плеч и узкие, длинные, горячие руки.
Внезапно в правом крыле появились пробоины от пуль. Я испугался и разозлился, но больше разозлился, чем испугался; потом успокоился и сказал:
- У этого немца нет чувства юмора. В любой компании всегда найдется кто-нибудь не понимающий шуток. Но бояться все равно нечего. Нечего тут бояться.
Количество пробоин удвоилось, и мне стало страшно. Я сдвинул крышку кабины и закричал:
- Кретины, посмотрите, какие смешные рисунки! Гляньте на мой хвост, прочтите рассказ на фюзеляже.
"Мессершмитты" не отставали. Они ныряли, заходили мне под брюхо и непрерывно стреляли. Моторы запели громче.
И звонит Сент-Мартин:
Отдавай мне фартинг
пели они, и под их голоса черные кресты плясали и покачивались в такт музыке. Все больше пуль прошивало крылья, кабину, кожух мотора.
Неожиданно несколько пуль попали в меня.
Но я не чувствовал боли, даже когда вошел в штопор и крылья моего самолета захлопали, хлоп-хлоп-хлоп, еще быстрее, быстрее, голубое небо и темное море погнались друг за другом по кругу и наконец исчезли, осталось только солнце, мелькавшее, когда я крутился, но черные кресты шли за мной, танцуя и держась за руки, и я по-прежнему слышал пение их моторов.
Время свечку погасить,
Тебе голову срубить
пели они*.
* "Апельсин-Лимон" - старинная детская считалка с подражанием звону лондонских колоколов, ее декламировали во время игры наподобие "Ручейка". Апельсины и Лимоны - две команды, пропускавшие через живые "ворота" участников игры по одному, на последних строчках стараясь поймать проходящего. - Прим. пер.
Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, били крылья. От неба и моря осталось одно лишь солнце.
А потом одно море. Оно было подо мной. Пена завивалась барашками, и я сказал себе:
- "Белые барашки пасутся в волнах".
Сказав это, я понял, что у меня голова в порядке: барашки и волны. Времени оставалось мало. Море приближалось, барашки росли, а море походило на море и на воду, но не на зеркало. Потом остался разъяренный, белый-белый баран, он сучил копытами и поднимал брызги, крутил рогами, в бешенстве носился по морю.
Я падал.
Стало теплее, исчезли черные кресты, небо исчезло. Но ощущение тепла возникло только потому, что не было ни обжигающей жары, ни жгучего холода. Настал вечер, я сидел в красном бархатном кресле. В спину дул ветер.
- Где я? - спросил я.
- Не вернулся с выполнения боевого задания.
- Тогда я должен позвонить матери.
- Нет. Пользоваться телефоном запрещено.
- Почему?
- Отсюда звонят только Богу.
- Что, вы сказали, со мной?
- Пропал без вести, поиски прекращены.
- Но это же неправда, вранье! Я никуда не пропал, я здесь. Вы просто хотите напугать меня, но у вас ничего не выйдет, понятно? Я возвращаюсь к своим ребятам из эскадрильи. Попробуйте-ка остановить меня! Я встану и пойду, понятно?
Я выскочил из красного кресла и побежал.
- Покажите мне рентгеновские снимки, сестра.
- Вот они, доктор.
Опять женский голос, на этот раз близко.
- Ночью вы устроили переполох, право. Дайте я поправлю подушку, а то вы ее совсем с кровати спихнули.
Голос звучал мягко и ласково.
- Я пропал без вести?
- Конечно нет. У вас все хорошо.
- А мне сказали, что я пропал без вести.
- Не говорите глупостей. У вас все идет хорошо.
Вокруг все свихнулись, у всех шарики за ролики закатились, но день был чудесный, а я и хотел бы остановиться, но все бежал. Я мчался по зеленой траве и не мог остановиться, потому что ноги несли меня, а управление над ними я потерял. Они меня не слушались, как чужие, хотя, когда я смотрел вниз, я видел, что ноги были мои; обутые в мои ботинки, они росли из моего туловища. Но управлять я ими не мог. Они неслись через поле и уносили с собой меня. Я бежал и бежал, как заведенный, не спотыкаясь ни на кочках, ни на ухабах. Мимо деревьев, мимо заборов, через пастбище, где, завидев меня, овцы перестали щипать траву и бросились врассыпную. Я пробежал мимо моей матери, она в светлом платье наклонялась, собирая грибы. Она сказала мне:
- Корзинка уже полна. Пойдем домой?
Но ноги пронесли меня дальше, мимо.
Впереди маячил утес. За ним царила кромешная темень. Огромный утес и ничего, кроме темноты, за ним, хотя поле, через которое я бежал, было залито солнцем. Солнечный свет обрывался на краю скалы, и разом начиналась темнота. Так вот где начинается ночь, подумал я и безуспешно попытался остановиться. Ноги устремились к обрыву, они делали длинные скачки, а я наклонился и хотел остановить их, вцепившись в штанины, но не сумел. Я хотел упасть, но ноги были проворнее, я каждый раз приземлялся на всю ступню, и бег продолжался.
Утес и тьма были уже очень близко. Я понимал, что, если немедленно не остановлюсь, рухну вниз. В последний раз я попытался упасть ничком и снова приземлился благополучно и продолжал бег.
На полной скорости я подбежал к обрыву, врезался в темноту и полетел в свободном падении.
Сперва было не так уж темно. Я видел деревца, росшие из скалы, и, падая, цеплялся за них. Несколько раз мне удавалось зацепиться за ветку, но каждый раз ветка обламывалась: я был тяжел и летел с большой скоростью. Однажды я ухватился обеими руками за очень толстую ветвь. Дерево накренилось. Я слышал, как корни разрываются один за другим, и, когда лопнул последний, я полетел с обрыва вниз вместе с деревом. Тьма сгущалась вокруг. День и солнце оставались сзади, в полях перед далеким верхним краем утеса. Перед моими открытыми глазами темно-серая темнота переходила в черную, черная в непроглядную, а непроглядная сконденсировалась в текучую черноту. Я трогал ее пальцами, но не видел. Я падал, падал, и в этой текучей черноте нечего было делать, не о чем думать, не о чем беспокоиться, потому что я падал сквозь черноту. Незачем. Бесполезно.
- Ну вот, - послышался женский голос. - Сегодня вам с утра лучше. Гораздо лучше.
- Здравствуйте, сестра.
- Здравствуйте. Мы думали, вы так и не придете в сознание.
- Где я?
- В госпитале, в Александрии.
- Сколько я здесь?
- Четыре дня.
- Сколько времени? Почему я ничего не вижу?
Судя по звуку шагов, она подошла ко мне.
- Мы просто наложили вам на глаза повязку.
- Надолго?
- Нет-нет. Не волнуйтесь. У вас все хорошо. Вам так повезло!
Я поднес пальцы к лицу, но не нащупал кожу. Под пальцами было что-то другое.
- Что у меня с лицом?
Она подошла к койке и положила мне руку на плечо.
