Айзек Азимов - Фантастическое путешествие (авторская книга)
— Ну, темперамент есть и у меня, но я не хочу, чтобы все болячки доставались только мне. Почему только Дюваль обладает монопольным правом быть надменным и хамоватым?
— Обладай таким правом только он, я был бы счастлив. Я бы искренне поблагодарил его и оставил в покое. Беда в том, что в мире слишком много надменных и оскорбляющих личностей.
— Пожалуй, что так. Пожалуй, что так, — пробормотал Рейд, не в силах освободиться от гнетущего его беспокойства. — Тридцать семь минут.
* * *
Если бы кто-нибудь повторил краткую характеристику, данную Рейдом хирургу, самому доктору Питеру Лоуренсу Дювалю, она была бы встречена таким же кратким хмыканьем, с каким он выслушал бы признание в любви. Это отнюдь не означало, что Дюваль был нечувствителен к восхвалениям или оскорблениям; дело было в том, что он позволял себе реагировать на них, только когда у него было свободное время, каковое выпадало ему очень редко.
Мрачное выражение, неизменно присутствовавшее на его лице, было, скорее, результатом напряжения мышц, проистекавшего от перманентного мыслительного процесса в его голове. У каждого есть свой способ бегства от окружающего мира; Дюваль пользовался самым простым: он с головой погружался в работу.
К сорока с лишним годам он обрел международную известность как нейрохирург и статус убежденного холостяка, на что он не обращал никакого внимания.
Когда открылась дверь, он не позволил себе оторваться от внимательного изучения трехмерного рентгеновского снимка, который лежал перед ним на столе. Привычно бесшумными шагами вошла его ассистентка.
— В чем дело, мисс Петерсон? — спросил он, до боли в глазах вглядываясь в снимок. Глубина изображения была вполне достаточной для поверхностной оценки, но подлинное проникновение в суть требовало точнейшего расчета углов, плюс изощренное знание того, что кроется в глубине.
Кора Петерсон застыла на месте, собираясь с мыслями. Ей минуло двадцать пять лет, она была на двадцать лет младше Дюваля, и полученную ею всего год назад степень магистра она почтительно преподнесла к ногам хирурга.
В письмах домой она при каждом удобном случае объясняла, что день рядом с Дювалем равен курсу колледжа; просто невозможно было представить изощренность его методов диагностики, его технику обследования, его виртуозное мастерство владения инструментарием. При ее преданности работе, при ее стремлении лечить, состояние Коры можно было оценить как непрерывное вдохновение.
Едва только она зашла в комнату, ее, как профессионального физиолога, обеспокоили углубившиеся морщины на лице шефа, склоненного над работой.
Ее лицо осталось бесстрастным, хотя она никак не могла справиться с глупыми беспорядочными сокращениями сердечной мышцы.
Зеркало достаточно откровенно Говорило, что ее внешнему облику недостает скромности и сдержанности. У нее были на удивление широко расставленные темные глаза; движения губ выдавали незаурядное чувство юмора, когда она позволяла себе улыбаться, что бывало нечасто, а пропорции фигуры раздражали ее тем, что привлекали внимание куда большее, чем ее профессиональная компетентность. Ей хотелось огрызаться (во всяком случае, выдавать интеллектуальный эквивалент такой реакции), когда обращали внимание не на ее способности, а на ее формы, с которыми она ничего не могла поделать.
Дюваль же оценивал лишь эффективность ее работы, не обращая никакого внимания на ее привлекательную внешность, что заставляло Кору еще больше восхищаться им.
Наконец она сказала:
— Бенес приземлится меньше, чем через тридцать минут, доктор.
— Хмм. — Он поднял на нее глаза. — А почему вы еще здесь? Ваш рабочий день уже закончился.
Кора могла возразить, что и его тоже, но она знала, что его день подходит к концу лишь по завершении всей работы. Порой она оставалась рядом с ним все шестнадцать непрерывных часов, хотя припоминала, как он обещал ей (и совершенно искренне), что ее ждет лишь восьмичасовой рабочий день.
— Я хочу Дождаться встречи с ним, — сказала она.
— С кем?
— С Бенесом. Разве вас это не волнует, доктор?
— Нет. А почему я должен волноваться?
— Он великий ученый и, говорят, у него важнейшая информация, которая сможет революционизировать все, Что мы делаем.
— Неужто так и будет? — Дюваль взял снимок из стопки, отложил его в сторону и потянулся за другим. — Каким образом это поможет нам справиться с работой по лазерам?
— Может, мне удастся легче попадать в цель.
— Вам это уже удалось. Из всего, что может сообщить Бенес, извлекут пользу лишь те, кто занимается войной. Он сможет увеличить шансы на уничтожение всего мира.
— Но, доктор Дюваль, вы же говорили, что развитие техники может иметь огромное значение для нейрофизиологии.
— В самом деле? Ладно, значит, так я и говорил. И все же я считаю, что вам лучше пойти отдохнуть, мисс Петерсон. — Он снова поднял глаза (кажется, голос у него стал чуть мягче?) — У вас усталый вид.
Кора собралась было пригладить волосы, ибо в переводе на женский язык слово «усталая» означает «растрепанная».
— Как только появится Бенес, — сказала она, я последую вашему совету. Обещаю. Кстати...
— Да?
— Вы завтра будете пользоваться лазером?
— Как раз это я сейчас и решаю... С вашего разрешения, мисс Петерсон.
— Моделью 6951 нельзя пользоваться.
Положив снимки, Дюваль откинулся на спинку стула.
— Почему?
— Она не настроена. Я никак не могу поймать ее фокус. Подозреваю, что барахлит один из туннельных диодов, но еще не выяснила, какой именно.
— Хорошо. На тот случай, если аппаратура мне все же понадобится, до того, как уйдете, настройте ту, которой можно доверять. Затем завтра...
— А завтра я уже установлю, в чем неполадки на 6951-й.
— Да.
Повернувшись, она быстро взглянула на свои часики.
— Осталась двадцать одна минута — и говорят, что самолет идет по расписанию.
Он издал какой-то неопределенный звук, и Кора поняла, что он ее не слышит. Бесшумно выйдя, она тихо закрыла за собой, двери.
* * *
Капитан Уильям Оуэнс, расслабившись, развалился на мягком сидении лимузина. Он устало провел пальцами вдоль крыльев хрящеватого носа ‘и по широким скулам. Его чуть качнуло, когда машина приподнялась на мощной струе сжатого воздуха и ровно двинулась вперед. Турбодвигатель работал совершенно бесшумно, хотя в нем бесновались пятьсот лошадиных сил.
Сквозь пуленепробиваемые стекла он видит слева и справа эскорт мотоциклистов. Остальные машины шли впереди и сзади, заливая ночь потоками спасительного света.
