Александр Плонский - О времени и о себе
В те далекие пятидесятые годы я, что называется, сидел на двух стульях: заведовал лабораторией научно-исследовательского института и был старшим научным редактором научно-популярной библиотеки Государственного издательства технико-теоретической литературы. Во второй своей ипостаси и познакомился с Ари Абрамовичем Штернфельдом. В энциклопедии о нем сказано: "... Один из пионеров космонавтики, доктор технических наук honoris causa АН СССР... Международные премии Эно-Пельтри-Гирша по астронавтике (1933) и Галабера по космонавтике (1962)". Говорят, - жизнь полосатая. Судя по всему, Ари Абрамович, французский еврей-коммунист, эмигрировавший перед войной в Советский Союз и надолго отлученный от космоса, переживал темную полосу. Рукопись его книги "Межпланетные полеты" второй год лежала в издательстве без движения. Наконец, ее дали мне. Научно-популярный жанр не так прост, как кое-кому кажется. Уже будучи автором трех научно-технических книг, я, по договору с тем же Гостехтеориздатом, написал брошюру "Пьезоэлектричество". Рецензировала ее Клавдия Васильевна Шалимова, впоследствии доктор физико-математических наук, женщина необычайно эрудированная и едкая, словно концентрированная серная кислота. Ее отзыв был уничтожающим. Заведующий редакцией научно-популярной литературы добрейший Владимир Андреевич Мезенцев, обращаясь к тому, что от меня осталось, участливо сказал: - Воля ваша, но, по-моему, переделывать не стоит, зря потратите время. На переработанную рукопись та же Клавдия Васильевна дала диаметрально противоположную по смыслу рецензию. Брошюру издали, а меня пригласили на работу в издательство, очевидно полагая, что человек, способный отредактировать свою соб-ственную безнадежную книжку, сумеет сделать то же самое с чужими. Как специалист по "безнадежным" рукописям, я и подключился к "Межпланетным полетам*. И вот работа завершена. Впервые встречаюсь с автором. Внешне он напоминал древнего (не по возрасту, а по эпохе) ассирийца с гривой седеющих черных волос, пышной бородой, высоким лбом, выпуклыми глазами-маслинами. Добавьте к этому наушник слухового аппарата, быструю нечленораздельную речь, активную мимику, и вы получите мое первое впечатление об Ари Абрамовиче. Штернфельда сопровождала жена - тихая, не заметная на его фоне женщина. В ее отношении к мужу было что-то материнское. Она по-сушеству служила переводчицей: несмотря на слуховой аппарат Штернфельд не понимал меня, а я, в свою очередь, не мог приспособиться к его речи (Ари Абрамович говорил с сильным акцентом, усугублявшимся привычкой перебивать самого себя). И здесь я допустил непростительную для профессионального редактора оплошность. Правка была настолько обильна, что не оставалось буквально живого места. Если бы я предварительно отдал рукопись на машинку и показал Штернфельду чистенький машинописный экземпляр, все бы обошлось как нельзя лучше. Но перед Ари Абрамовичем было его детище, подвергнувшееся чудовищной вивисекции, - так ему, по крайней мере, показалось. И Штернфельд, издерганный преследовавшими его в то время неудачами, буквально взорвался... До сих пор эта сцена у меня перед глазами... Затолкав смятые листы рукописи в портфель, он выбежал, крикнув что-то вроде: "ноги моей здесь не будет!" Назавтра я услышал в телефонной трубке голос его жены. - Приносим извинения, - сказала она. - Ари Абрамович прочитал рукопись и остался очень доволен ... Мы еще не раз встречались, - автор книги оказался милым приветливым человеком. А когда "Межпланетные полеты" увидели свет, я пожучил экземпляр с трогательной дарственной надписью, начинавшейся словами: "Долгожданному редактору этой книги..." Вот пишу и думаю: "а как я прореагирую, когда редактор "Прикосновения" перекроит выстраданное мною?" Скажу честно: не знаю... (Примечание: так оно и получилось!). И еще одна статья в энциклопедии - о Владимире Ивановиче Сифорове, члене-корреспонденте АН СССР. С ним мне посчастливилось сотрудничать несколько лет- дважды мы были соавторами, дважды Владимир Иванович редактировал мои книги. Вот уж к кому подходит определение "светлая личность". Бывший беспризорник, воспитанник детского дома, стал крупным ученым в области радиотехники и электроники, почетным членом Венгерской академии наук. В тридцать четыре года - профессор, автор фундаментальных научных трудов, В. И. Сифоров занимал высокие посты - заместителя министра радиотехнической промышленности СССР, директора научно-исследовательского института. И притом был обаятельным человеком. Остроумным, мастером дружеских розыгрышей. Любилт музыку и сам играл на фортепьяно. Не знаю, что сказал бы о его игре профессор Гозенпуд, но во мне она вызывала восхищение И зависть: бывший детдомовец, волей и талантом достигший вершин в науке, человек занятый важнейшими делами, сумел приобщиться к музыкальной культуре, к любительскому искусству, нашел для этого время. А память уводит меня в молодые годы... По окончании Московского авиационного института я был направлен на работу в НИИ. Нашим отделом руководил Борис Михайлович Коноплев, крупный, властный человек, лауреат Государственной премии (он получил ее за создание автоматической радиометеорологической станции). Мне он казался пожилым, а ему не было еще и сорока... Через несколько месяцев меня перевели в другой отдел, наши пути разошлись, но стиль работы Коноплева, его талант умного, волевого руководителя стали примером, которому я (увы, не всегда успешно) стараюсь следовать. Борис Коноплев прожил недолгую жизнь, но за сорок с небольшим лет он успел сделать гигантски много... Я снова встретился с ним на страницах маленькой энциклопедии "Космонавтика". И узнал, что один из кратеров на обратной стороне Луны назван его именем... В какой-то из лекций я упомянул стихотворение Владимира Маяковского "Товарищу Нетте пароходу и человеку", поменяв местами два последних слова. Меня тотчас поправили. И все же стою на своем: сначала человек, потом память о нем, воплощенная в названиях городов, улиц, теплоходов, лунных кратеров. Убежден, что Владимир Владимирович со мной согласился бы. Конечно, на всех не хватит ни городов, ни теплоходов, ни улиц. Да и не в этом, очевидно, главное, не в этом смысл жизни. Но думаю, легче жить, сознавая, что ты полезен людям, что ты достоин, пусть самого маленького, пока еще безымянного, лунного кратера!
