Олег Койцан - История Разума в галактике. Старик. Начало.
Это были небольшие (для морских глубин – в которых порой встречались поистине гигантские монстры) мягкие, почти аморфные существа. Прямые предки этого вида когда-то давно, на заре эволюции, сумели выбраться на сушу, и даже какое-то время провели на ней, но, не выдержав изменяющегося климата, не успевая за развитием конкурентов, вынуждены были вернуться в океан. А потом отступить глубже, и еще глубже, уступая свое место более успешным созданиям. Ныне средний представитель данного вида выглядел как… мешок с ворохом щупалец. Мешок, служивший им телом, был, конечно, надет на какое-то подобие скелета, но… за ненадобностью и даже вредностью на таких глубинах, костная масса выродилась в очень пластичную хрящевую ткань. То же произошло с конечностями, переродившимися в некое подобие щупалец, впрочем, вооруженных отнюдь не рудиментарными пальцами. Более того, протискивание тела сквозь вязкую толщу придонных глубин явно пошло им на пользу, они окрепли, даже обзавелись присосками, превратившись в грозное оружие и тонкий инструмент познания, ибо в столь мрачных местах тактильные ощущения были много важнее зрительных. Все чувства стали важнее зрения – впрочем, за истекшее с момента изгнания с поверхности планеты тысячелетия, глазки тварюшки, успели утратить только значительную долю цветочувствительности, а в остальном смотрели на мрачный глубоководный мир почти так же зорко, как и у их далеких предков с суши.
И вот, среди гибели большей (и лучшей) части мира, среди агонии уцелевших, для этих всеядных тварюшек наступил рай. Давление приповерхностных хищников, загонявших этих вечных жертв в придонные глубины, исчезло, поскольку эти самые хищники вымерли почти поголовно. Давление плотоядных снизу, из-за оскудения пищевого разнообразия, только возросло. Им оставался только один путь – наверх, ближе к солнцу, а обилие пищи, сыплющейся с поверхности океана в первые времена после катастрофы, давало возможность размножиться сверх всякой меры и породить массу подвидов. И в отличии от придонных хищников, генетическая память этих существ знала каково это: жить ближе к солнцу. И это знание буквально вознесло тварюшек к поверхности океана. Впрочем: вознесло – это немножко перебор. Конечно, восхождение из глубин заняло сколько-то времени – достаточно, что бы солнце уже успело подуспокоиться, перестав извергать в межзвездное пространство гибельные плети протуберанцев. Недостаток кислорода в теплой воде верхних слоев океана, так же не сильно смущал этих животинок. К этой неприятности они приспособились еще в придонных глубинах, обзаведясь там, во мраке, где распад всего, что жило и погибло в океане, отнимал у воды немалую толику растворенного в ней живительного газа, рядом полезных симбионтов. Да и собственные органы дыхания тварюшек были достаточно эффективны в покое, а в движении, когда кислорода требовалось много больше, они умели поглощать его из окружающей воды всей поверхностью тела. Ну, а последующий за годами изобильной кормежки голод, только отточил достоинства существа, утвердив право на выживание самым удачнейшим экземплярам…
А еще спустя некоторое время – через какую-то полусотню тысяч оборотов планеты вокруг светила – когда, казалось все уже наладилось и Жизнь вновь, в несколько ярусов, покрывала все пространство, которое только сумело отвоевать у стихий, пришла новая беда. Медленно, очень медленно – процесс обещал затянуться настолько, что на окружающих планетах успели бы смениться целые геологические эпохи – но неотвратимо, светимость солнышка стало возвращаться к естественной докатастрофической норме. Впрочем, поначалу этот процесс, только способствовал расцвету Жизни, делая прежде экстремально-жаркие субэкваториальные пояса планеты более пригодными для обитания, и до минимума сужая пояс смертоносных экваториальных пустынь. Все же, восемь десятых поверхности планеты покрывала вода, представляя из себя, в сущности, единый мировой океан, свободному движению воды мешало очень мало, и Старику прекрасно были видны щупальца теплых и (относительно) холодных течений, опутывающих собой мир. Что касается наших подопытных: снижение температуры воды повысило в ней содержание кислорода, что позволило усложнить строение организма Тварюшек, и хотя оно же привело к некоторому замедлению их метаболизма, и как закономерное следствие, некоторому уменьшению скорости реакции на раздражители, но неожиданно привело к увеличению средней продолжительности жизни. Да и возросшая конкуренция между подвидами приветствовала усложнение охотничьих инстинктов. Еще спустя сколько-то времени, когда все же наступила эпоха сужения ареала обитания и возросла конкурентная борьба между подвидами, на первый план удивительным образом вышли не размеры и быстрота, а точность ответной реакции раздражителю (тем более, что с наступившим похолоданием, общая скорость прохождения сигнала по нервным волокнам опять несколько упала), что наиболее сильно сказалось на численности самых крупных видов Тварюшки. Кроме того, отдельные подвиды в поисках защиты и пищи вновь, как в докатастрофные времена, научились ненадолго выходить на побережья бесчисленных островков, разбросанных тут и там многочисленных архипелагов. Потом похолодало еще, и еще… Беспрерывное мельтешение Жизни перед глазами очень быстро утомило старика, Он задремал, а когда проснулся…
Тишина – только плеск волн, накатывающихся на гальку пляжа, нарушал эту тишину. Предзакатные часы, светило уже не обжигает – до ночного ливня еще есть время, но в воздухе уже разлилась вечерняя свежесть. Впрочем, по всем приметам, выходило, что почти обязательного ночного ливня сегодня уже не случится. Хотя… столь далеко на севере давно уже не редкостью были сухие ночи, и порой сквозь просветы в облаках можно было даже увидеть местное светило во всем его блеске, а ночью, в облачных разрывах углядеть луну, а то и фрагменты звездного ожерелья, украшавшего собой небо. Хорошее время, идеальное время для работы. Океан сонно замер… Полный штиль…
Из воды, на камни побережья, выбралась пара странных существ. Одно так и осталось на пляже, а второе – второе не спеша огляделось, проковыляло от пляжа вглубь острова, порыскало среди прибрежных скал. За тем, Оно вернулось в океан, но ненадолго – спустя короткое время ведомая Им, на берег выбралась целая группа столь же удивительных созданий. Странность… и во внешнем виде – существа были закутаны в накидки из водорослей, странность в поведении – часть из них без нужды волокла за собой куски многолетних островных растений, некоторые – вороха водорослей, другие – сплетенные из трав кошели, наполненные какими-то то ли камнями, то ли кусками донных отложений. Те, что были с кошелями, сбросили свою ношу возле одной из скал и уковыляли в прибрежную пещерку. Кстати сказать, скала, в том месте, возле которого свалили свои кошели существа, выглядела весьма примечательно. Две, с небольшим отрицательным уклоном относительно морской глади, скальные стены сходились острым углом, образуя довольно узкую, но с весьма высоким потолком естественную нишу, защищенную от ветров с трех сторон света – при чем, весьма закопченную нишу. Да и камни, лежавшие у подножия скалы, все – обугленные, некоторые даже слегка оплавленные – располагались в откровенно осмысленном порядке. Здесь, в каменной выемке, настолько почерневшей от сажи, что даже еженощные дожди не могли полностью смыть черноту, был сложен… очаг? Действительно очаг: к нему уже начали стаскивать извлеченные из пещерки настоящие диковины, для этого, пропитанного влагой мира – сухие ветви растений, их стволы, разделанные на короткие куски – и укладывать их в кострище, явно следуя некоей схеме. И, сюда же, парочка существ аккуратно подтащила, извлеченную из той же пещеры, немалых размеров (в треть роста самого существа) – каменную, почерневшую от сажи снаружи, и металлически отблескивающую изнутри, чашу. Подволокли ее к кострищу, и водрузили на очажные камни, ставшие чаше опорой. Интереснейшим предметом была эта чаша – когда-то она являлась обычным каменным обломком, свалившимся с окрестных скал в один из множества местных ручьев. Тысячелетия его бока обтесывали ручейные воды, тысячелетия с нависающей над ручьем скалы на его макушку стекали дождевые струи, вытачивая в прежде плоской поверхности углубление. А, за тем сие чудо, сотворенное природой, было обнаружено и доставлено сюда, на побережье, что бы теперь служить таинственным целям этих странных созданий. И неоднократно служить – если судить по быстрым, выверенным движениям одного из существ, заделавшим тонкой глиняной перемычкой – вровень со стенками – сток, проточенный в камне водой, а за тем, в только ему известных пропорциях, уверенно принявшегося заполнять чашу камнями, вулканическим шлаком, и другими, неузнаваемыми ингредиентами, извлеченными из оставленных здесь в начале этой странной ночи, кошелей. Потом одно существо вышло из пещеры, неся верхней парой конечностей горящий обломок дерева, и зажгло костер. Ночь… ночь горел костер, ночь существа кружили вокруг него, каждый, занятый собственным делом. Кто-то подтаскивал песок с ближайшего пляжа поближе к костру, сушил его, ровнял, а за тем выводил на его поверхности таинственные узоры. Один размял кусок глины, вылепил из нее желоб, и слегка его обжег на том же костре. Несколько лепили полые глиняные фигуры разнообразнейших форм и размеров. Порой, то одно, то другое существо прекращало работу и уходило в океан, впрочем, что бы через некоторое время вернуться, и продолжить свой труд. И только одно существо, которое теперь, после нескольких часов наблюдения за всей группой созданий, можно было назвать старшим, ни на миг не отходило от костра. Иногда Оно добавляло в огонь дров, иногда что-то подсыпало в чашу, прочее время же пребывало в неподвижности. Время от времени самое маленькое из всех существ, уходило к морю, наполняло там кожаный бурдючок с водой, и, доковыляв до главы группы, обливало его, следя, что бы накидка того всегда была влажной.
