М Емцев - Падение сверхновой
Волобоев, опустившись на корточки, начал прощупывать пульс. Очевидно, ничего не прощупав, он задрал свитер с пингвинами и с медведями и приложил ухо к груди. С минуту напряженно вслушивался, а потом молча поднялся.
Кирленков ни о чем не спрашивал и смотрел куда-то в сторону.
- Если нет никаких повреждений, то все в порядке, просто нервный шок, сказал Волобоев и помахал рукой показавшимся на крыльце домика Оганесяну и Костенко. - Нужно его отнести в дом. * * *
Юра в сознание не приходил, хотя Волобоев после тщательного осмотра не нашел в его организме никаких повреждений.
- Просто шок перешел в сон. Это бывает. Не нужно приводить его в чувство. Выспится - сам встанет. И не торчите вы все тут! Занимайтесь своими делами. Лучше свет включите, а то ничего не видно.
Оганесян щелкнул выключателем, но лампочка не загорелась.
- Это еще что? - Оганесян еще раз повернул выключатель - и опять ничего.
Кто-то безуспешно попробовал зажечь свет в коридоре. Минут через пять выяснилось, что во всем доме не горит ни одна лампочка.
- Проводка, очевидно, тут ни при чем. Кабель уложен глубоко под снегом, рассуждал Оганесян, - значит, нужно проверить в аккумуляторной. Сходите туда, пожалуйста, Анатолий Дмитриевич.
Кирленков, порывшись у себя в тумбочке, достал оттуда китайский карманный фонарь и, проверив его, пристегнул к поясу.
- Я с вами, Анатолий Дмитриевич, - увязался за ним Костенко. * * *
Световой эллипс, метнувшись по снегу, взобрался на дверь и остановился, превратившись в почти правильный круг. Дверь в аккумуляторную была заперта. И это было в порядке вещей, так как Юра отличался аккуратностью. Порывшись в кармане, Кирленков достал ключ и вставил его в замочную скважину. Хорошо смазанная дверь открылась почти беззвучно, и они вошли в аккумуляторную.
С первого же шага Кирленков обо что-то споткнулся и направил луч себе под ноги. Но то, что он увидел, заставило его вскрикнуть и опуститься на корточки.
- Что? Что там, Анатолий Дмитриевич?
Костенко мог бы не спрашивать. В резком фонарном свете был ясно виден человек, лежавший на спине и широко раскинувший руки.
Огромный шишковатый лоб с залысинами, черные пополам с сединой вьющиеся волосы и темные впадины впалых щек.
- Кто это? Зачем он тут? - испуганно шептал добродушный повар, для пущей уверенности старавшийся прикоснуться к Кирленкову.
Кирленков ничего не ответил и точно так же, как недавно Волобоев, начал щупать пульс.
Неизвестный был одет для горных условий, мягко говоря, легкомысленно. Белые парусиновые брюки, легкая рубашка-зефир и сандалии на босу ногу - вот и все, больше ничего на нем не было.
Уловив слабые биения сердца, Кирленков поднялся:
- Нужно перенести его в дом. Акимыч, сбегай-ка за своим тулупом, а то на улице холодновато.
Нерешительно пятясь, Костенко вышел из аккумуляторной. Кирленков остался один с лежащим на полу незнакомцем. Закурив сигарету, Анатолий Дмитриевич попытался привести мысли в порядок. Однако это было нелегко. В самом деле, как мог проникнуть незнакомец в совершенно изолированное помещение? Не говоря уж о том, как он мог вообще оказаться здесь, па площадке Тайну-олу? Да еще в таком виде. Даже если допустить, что его принес ураган, то и тогда оставалось непонятным его пребывание в запертой аккумуляторной.
"Впрочем, ураган - это ерунда, - -подумал Кирленков. - Не может же он утащить человека за тысячу километров! Но тогда откуда этот человек все-таки взялся? Не иначе, как из четвертого измерения. Только этим в некоторых детективных романах объясняется убийство в запертой комнате. Но человек этот жив и если придет в сознание, то сам расскажет".
Эта мысль успокоила Кирленкова, и он, согласно всем рекомендациям детективного жанра, решил обследовать "место преступления". Анатолий Дмитриевич совершенно забыл, что отправился в аккумуляторную затем, чтобы выяснить, почему в доме нет света.
"Все-таки он появился не как бесплотный дух", - подумал Кирленков, обнаружив на лабораторном столе капельки застывшего олова.
Кроме расплавленных контактов борорениевых дисков, Кирленков обнаружил еще и другие следы вторжения незнакомца.
Сильнее всего пострадали приборы регистрации космических лучей и стрелочные индикаторы полей. Все они молчаливо свидетельствовали о какой-то силе, которая властно заставила стрелки показать невиданные для этих приборов интенсивности. Стрелки были погнуты, возвращающие спирали смяты.
"Не будь ограничителей, - покусывая заусеницы на пальцах, думал Кирленков, - эти стрелки показали бы какой-то максимум и сразу же вернулись бы к нулю".
И ему показалось, что даже воздух в аккумуляторной особый, ионизированный и наэлектризованный. Все говорило о чем-то мощном и неведомом, что ворвалось сюда ниоткуда, выросло до абсурдных, не поддающихся осмыслению размеров и, точно надломившись, иссякнув в себе самом, бессильно вернулось к прежнему положению.
"Но что и зачем? - мучительно думал Кирленков. - Неужели только для того, чтобы оставить здесь этого по-летнему одетого пожилого и старомодного человека?"
Он ничего не понимал, у него не было ни решения, ни гипотезы, но еще не увиденные им чисто внешние признаки властно трогали струны его души, вернее, интуиции, той удивительной интуиции физика-теоретика, пусть неудачника, сорвавшегося на слишком оторванной от всего реального диссертации, но все же чуткой и смелой.
Интуиция уже знала все, но как еще был далек путь к осмысленному пониманию и решению!
Этот путь был не только далек, но и рискован, ибо как часто мы не слушаем голоса интуиции, как часто глушим его, отмахиваемся от него! Иначе и нельзя: это защитная реакция разума против спекулятивного ясновидения и пустого прожектерства.
Как много нужно знать, чтобы позволить себе всегда следовать голосу интуиции! Это доступно только великим людям, великим мыслителям и труженикам. * * *
На другое утро все собрались в круглой гостиной. Ее окна, сделанные в виде фонаря, смотрели на запад. Сквозь них в помещение рвалась синеватая солнечная дымка, за которой едва угадывались абрисы далеких склонов. Казалось, что стекла матовые, а за ними ярко, но ровно горят лампы дневного света.
Все сидели и молчали. Кто неторопливо покуривал, кто задумчиво водил пальцем по прихотливым узорам древесины на полированном столе, но никто не собирался начинать. Тогда, по праву и обязанности начальника, решил заговорить Вартан Цолакович Оганесян.
- Ну, так что же мы, мальчики, с вами скажем? - Оганесян не так легко подыскивал нужные слова. - Через пять дней прилетит вертолет, и, честное слово, мне хотелось бы, чтобы мы с вами до тех пор во всем разобрались. А вам как?
