Сергей Розвал - Лучи жизни
- Как заперся? - изумился репортер.
- Как обычно запираются, - флегматично ответил старик, не пускаясь в дальнейшие подробности.
Однако он сразу оживился, когда репортер объяснил, как важно знать всему миру, что происходит со знаменитым ученым, и как мир в лице его, журналиста Джорджа Уиппля, хорошо заплатит тому, кто поможет это узнать. Что ж, сказал слуга, принимая деньги, пожалуй, он расскажет все, что знает. Не думайте, что он жаден - нет, он живет у профессора в полном довольстве, профессор очень добр, неправда, будто у него плохой характер. Но он всегда занят важными делами и, понятно, не думает о том, что станется с его слугой, если он, профессор, упаси боже, умрет раньше. Вот почему приходится самому о себе заботиться и понемногу делать сбережения...
Уиппль вполне одобрил предусмотрительность старика, пообещав и впредь содействовать увеличению его сбережений, если тот будет сообщать ему кое-какие сведения о работе профессора. Итак, как и почему он заперся?
Да очень просто: велел вынести из лаборатории всех зверюшек, запасся консервами и водой и даже пищи со стороны не принимает.
- Да жив ли он? - встревожился репортер.
- А кто ж его знает? Велел себя не беспокоить, пока сам не выйдет.
- Вот что, милый Роберт, - так ведь, кажется, зовут вас? - позвольте-ка я гляну в замочную скважину. Миру чрезвычайно важно знать...
- Дверь изнутри закрыта металлической занавесью, - возразил старик.
- А можно с профессором поговорить по телефону?
- Телефон снят.
Дело принимало все более таинственный оборот.
- Милый Роберт, - взмолился репортер, - окна дома, кажется, не очень высоко над землей. Что, если бы приставить лестницу и незаметно заглянуть внутрь? Миру чрезвычайно важно...
- Окна тоже с металлическими занавесями, - с прежней флегматичностью сказал старик.
- Как, и двери и окна? - все более удивлялся репортер.
- И стены, и потолок, и даже пол. Не заметили? Это потому, что он под ковром. Как рубильник повернуть, сейчас же на все надвигаются металлические занавеси. Прямо страх берет, когда внутри стоишь: будто попал в какую-то железную коробку.
- Что же, профессор так и сидит в этой железной коробке?
- Да, так и сидит вот уже неделю, - подтвердил старик.
Уипплю не удалось узнать больше ничего. Слуга уверял, что и сам больше ничего не знает. Все было непонятно, странно, таинственно, почти фантастично, - словом, как нельзя больше подходило для газеты.
В "Свободе" тотчас же появились захватывающие "шапки":
ЗАГАДКА УЧЕНОГО
Ппрофессор Чьюз-старший заключил себя в стальную коробку. Он никого не впускает, снял телефон и не выходит уже неделю.
Жив ли ученый?
В самом деле, - жив ли он? С каждым днем, по мере того как длилось таинственное заключение, все большее число людей задавало себе этот вопрос. Уиппль в двадцатый раз помещал в газете подробное описание лаборатории, причем с каждым разом странные аппараты приобретали все более таинственный вид. К дому профессора, расположенному за городом, приезжал уже не один Уиппль, и все осаждали старого Роберта. Слуга, в сущности, не мог рассказать ничего нового, но, уступая настойчивости репортеров (и, главное, имея в виду увеличение своих сбережений), в различных вариациях повторял уже известные всем сведения. На опасливые же вопросы репортеров, жив ли ученый, он отвечал с неизменной флегматичностью:
- А кто ж его знает? Велел не беспокоить!
Слуга свято выполнял это распоряжение: он сам не беспокоил хозяина и не позволял беспокоить его тем ретивым журналистам, которые собирались стучать в дверь лаборатории. Сам он, видимо, очень мало беспокоился о судьбе хозяина: может быть, многолетняя служба у Чьюза приучила его ко всему, а может быть, он попросту ничего не имел против того, чтобы заключение продлилось подольше для его сбережений это было бы очень полезно.
Он так никого и не подпустил бы к двери, если бы к концу второй недели общее беспокойство не достигло крайней степени. Газеты прямо писали, что трудно предположить, чтобы ученый столько времени провел в добровольном заключении. Он, несомненно, либо уже мертв, либо находится в тяжелом состоянии и не может ни выйти, ни позвать на помощь. При таких обстоятельствах ждать просто бесчеловечно. Необходимо во что бы то ни стало открыть дверь лаборатории.
В дело вмешалась полиция. Перед ней старому Роберту пришлось отступить. Полицейский чиновник в сопровождении журналистов и двух специально приглашенных ученых торжественно приблизился к двери. Он основательно постучал и потребовал, чтобы профессор открыл или, по крайней мере, отозвался. Но профессор молчал. Тогда по распоряжению чиновника замок был взломан и дверь открыта. Роберт оказался прав: за дверью была сплошная стена металла. Репортеры моментально запечатлели ее на фотопленках. Полицейский возобновил стук, но профессор по-прежнему молчал. Был вызван мастер по взлому сейфов. Он установил свой аппарат и приготовился, расплавив металл, прорезать в стене отверстие, достаточное для того, чтобы проникнуть в лабораторию.
Как вдруг...
3. "Лучи жизни"
Как наша прожила б планета,
Как люди жили бы на ней
Без теплоты, магнита, света
И электрических лучей?Что было бы? Пришла бы снова
Хаоса мрачная пора.
Лучам - приветственное слово.
А солнцу - громкое ура!
А. Мицкевич. "Четыре тоста"
Металлическая стена отодвинулась, и представший перед изумленными гостями профессор Чьюз спросил:
- Вы стучали? Что вам угодно?
- Профессор, вы живы? - в один голос воскликнули журналисты.
- Мне, кажется, жив, - сказал ученый. - Впрочем, со стороны виднее.
- Нам тоже кажется, - не очень решительно заметил чиновник. - Но только что мы в этом сомневались.
- Так смотрите внимательнее! - засмеялся Чьюз. - Может быть, я только призрак.
- Профессор, как я рад видеть вас живым и невредимым! - отстранив полицейского, бросился к Чьюзу Джордж Уиппль.
- А, молодой коллега из "Свободы"! Я, кажется, обещал вас вызвать. Почему же вы не дождались? Впрочем, на этот раз мне есть что сообщить. И уж если вы готовы были прогрызть стену, лишь бы навестить меня, попрошу вас в лабораторию.
Широким жестом гостеприимного хозяина Чьюз пригласил всех в большой светлый зал. Гости поспешили войти и в нетерпении окружили профессора.
Но Чьюз не торопился. Он затеял долгий разговор с коллегами об их работах, и, хотя те гораздо более интересовались работами Чьюза, его неоспоримый авторитет не позволял им обратиться к нему с расспросами.
Уиппль, не связанный этими условностями, улучил удобную минуту и взмолился:
- Профессор, не томите! Что значит ваше заключение? Что вы открыли? Ручаюсь, что-то очень важное!
