Алексей Калугин - Дело об архиве Уильяма Шекспира
Тейлор обиженно засопел.
– И что мне с ним делать?
– С кем? – сделал вид, что не понял, Шелуденко.
– С тем типом, что принес эти бумаги, – злобный взгляд Тейлора едва не воспламенил прошитую дратвой рукопись, как будто именно в ней заключался источник всех его бед.
– Это уж твоя забота, – безразлично усмехнулся Шелуденко. – Мне он точно не нужен.
– Слушай, Игорек, – оперевшись руками о край стола, Тейлор подался вперед и проникновенно глянул Шелуденко в глаза. – Может быть, ты все же побеседуешь с ним? На вид он мужик неглупый… – Пару секунд подумав, Тейлор все же несколько изменил формулировку: – Ну, во всяком случае, не полный идиот. Глядишь, после разговора с тобой и образумится…
– Нет! – решительно хлопнул ладонью по столу Шелуденко. – У меня и без того дел хватает.
Он подхватил стоявший рядом с креслом кейс, чтобы демонстративно выложить на стол пачку документов, но, вспомнив, что ключа от кейса нет, чертыхнулся и снова поставил его на пол.
Потерпев неудачу с уговорами, Тейлор выпрямился во весь свой немалый рост и неожиданно энергично взмахнул руками.
– А к кому я, спрашивается, должен вести типа, заявляющего, что он лучший друг Шекспира? Может быть, сразу к Барцису?
Упоминание всуе имени генерального инспектора Отдела искусств считалось в Департаменте дурным предзнаменованием. И Тейлору об этом было превосходно известно.
Дабы не усугублять положения, Шелуденко поспешил сменить гнев на милость.
– Ладно, – обреченно махнул он рукой. – Давай сюда твоего шекспироведа.
– Я так и знал, что ты согласишься, – тут же заулыбался Тейлор. – Я всегда всем говорю: Игорек у нас человек добрейшей души.
Шелуденко недовольно поморщился.
Глава 4
Мужчина, появившийся в кабинете инспектора Шелуденко спустя пару минут, был невысокого роста, щуплый, с вытянутой, по форме похожей на редьку головой. Морщинистое лицо отнюдь не украшали близко посаженные маленькие глаза с узким разрезом век и крошечный нос. Длинные серые волосы с густой сединой были зачесаны назад, открывая глубокие залысины на висках. И совсем уж комично смотрелись небольшая бородка и широкие, не очень удачно подкрашенные усы. Одет незнакомец был в легкие летние брюки бледно-голубого цвета и розовую тенниску с серебристым парусником на кармане. На ногах – зеленые пластиковые шлепанцы со множеством отверстий. В руках человек держал небольшой плоский кейс – точь-в-точь такой же, как у Шелуденко.
– Мое имя – Вальдемар Хвостов! – громко объявил визитер, едва переступив порог. Глубоко вздохнув, он добавил: – Я пришел, чтобы сделать чистосердечное признание! Я виновен в том, что начиная с 1589 года…
Инспектор чуть приподнял руку с открытой ладонью, предлагая посетителю сделать паузу.
Хвостов удивленно умолк.
Шелуденко указал на кресло, стоявшее по другую сторону стола.
– Присаживайтесь.
После короткой заминки Хвостов нервно кивнул.
– Благодарю вас, – и сел на предложенное ему место.
Кейс он сначала поставил к себе на колени. Но в следующую секунду переставил его на пол, по левую руку от себя. На вид Хвостову можно было дать лет сто. Но если предположить, что он ни разу в жизни не прибегал к услугам нейропластики и энзимотерапии, то ему исполнилось лет шестьдесят или около того. Именно так выглядел шестидесятилетний человек в двадцатом веке. Или в семнадцатом.
– Я хочу сделать официальное заявление, – произнес он чуть тише, чем с порога.
Наклонив голову к плечу, инспектор с любопытством посмотрел на странного визитера.
– Так все же признание или заявление? – спросил он.
Хвостов смутился. Но всего лишь на секунду.
– Я хочу сделать признание в форме заявления!
– Чудесненько, – устало улыбнулся Шелуденко. – В таком случае вы, наверное, не станете возражать, если я включу запись.
Не дожидаясь ответа, инспектор нажал кнопку встроенного в угол стола диктофона.
– Я могу начинать? – быстро сглотнув, спросил Хвостов.
– Для начала расскажите мне, что это такое? – инспектор пододвинул Хвостову прошитую дратвой стопку бумаг, которую оставил Тейлор.
– Это рукопись Уильяма Шекспира, – ничтоже сумняшеся объявил Хвостов. – Пьеса «Карденио», считавшаяся прежде утраченной.
– Ага, – с пониманием наклонил голову Шелуденко. – Пьеса, приписываемая Шекспиру, которую на самом деле написали вы?
– Нет! – протестующе взмахнул рукой Хвостов. – Как я мог ее написать, если она не включена ни в одно из известных изданий Шекспира? Это как раз единственная пьеса, которую Уильям написал самостоятельно.
– А остальные – вы?
Хвостов вновь ненадолго замялся, после чего ответил весьма туманно:
– Я принимал в этом участие.
– Понятно, – с невозмутимым видом кивнул Шелуденко.
Инспектор повидал уже столько претендентов на роль автора шекспировских пьес, что появление еще одного не могло серьезно поколебать систему жизненных ценностей, которую он успел для себя выработать. К тому же Вальдемар Хвостов вел себя в высшей степени корректно и скромно, поскольку напрашивался всего лишь в соавторы к Шекспиру. И даже, более того, готов был признать за ним авторское право на одну из пьес. Правда, лишь той, которая никогда прежде не публиковалась по причине того, что ни одному издателю не удалось отыскать ее текст.
– Значит, это, – Шелуденко указал пальцем на стопку бумаги, принадлежавшую Хвостову, – рукопись Шекспира?
– Совершенно верно, – утвердительно наклонил голову Хвостов.
– Пьеса, написанная им собственноручно? – уточнил на всякий случай инспектор.
– Конечно! – Хвостов как будто даже удивился тому, что инспектор задает так много бессмысленных вопросов. – Если вы откроете последнюю страницу, то сможете увидеть там подпись Шекспира.
Шелуденко последовал совету визитера и в самом деле обнаружил в самом низу последнего листа рукописи подпись, сделанную той же рукой, которой был написан и сам текст.
– Если вы сличите этот автограф с известной подписью Шекспира на его завещании, то сможете убедиться в том, что они идентичны, – продолжал между тем Хвостов.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – серьезно посмотрел на Хвостова инспектор. – А что, если провести графологическую экспертизу?
Хвостов безразлично пожал плечами, – мол, делайте то, что считаете нужным.
– Откуда у вас эта рукопись? – спросил инспектор, уставившись на визитера взглядом строгого классного наставника.
– От Шекспира, конечно же, – выражение лица Хвостова говорило о том, что он не понимает, почему инспектор вообще спрашивает его об этом, – и без того должно быть понятно, что рукопись неизвестной пьесы Шекспира можно было получить только из рук того, кто сам ее написал.
