Эликс Делламоника - «Если», 2004 № 01
— Звуки эквивалентны хихиканью, — сообщила Эмма.
— Отнесешь его наверх, дождешься, пока он умрет… и останешься рядом?
— Да. — Вит сделал паузу. Эмма сообщила, что он опасается подслушивания. — Это — высшая честь.
— Пожалуй, в этом столько же смысла, сколько в любой иной системе ценностей.
Легкие шаги позади заставили их одновременно взглянуть друг на друга, но они продолжали идти по кочковатой дорожке, изображая благонравную парочку. Кристофер подмигнул с видом опытного заговорщика, а Вит склонил в его сторону три глазных стебелька, что, судя по словам Эммы, означало почти то же самое. Понизив голос, Кристофер продолжил:
— Послушай, а если ты настолько болен, что тебя нельзя переносить?
— Это не имеет значения.
— Даже если подобная попытка станет причиной смерти?
— Даже тогда.
— Но почему?
— Мы народ солнца, Кристофер. И умирать в доме, а не на воле — низко и нечестно.
Они сошли с дорожки и оказались в затененной галерее.
— А вдруг у меня прямо здесь случится приступ?
— Разве вы один из нас, народа солнца?
— Вот и хорошо. Терпеть не могу…
— Да?
— Делать что-либо нечестное, — быстро договорил он. Его глаза приспособились к полумраку, он увидел, что находится в новом трехмерном кошмаре — проходе, состоящем из выступов, бугров и рытвин. Наружную стену покрывали маленькие отверстия, мягкие и проницаемые, предназначенные для хвостов цебсиан. Потолок нависал низко, а насыщенный какой-то пыльцой воздух имел сладковато-тошнотворный запах. Расщелины и укромные уголки заросли темным мохнатым мхом, напоминающим шкуру буйвола. В углах примостились две-три камеры, но в целом охрана практически отсутствовала. В конце концов, цебсиане — цивилизованная раса. Со стороны своих соплеменников им было нечего опасаться. А если бы людям-террористам и удалось проникнуть сквозь систему безопасности, то охране — совсем как Кристоферу — было приказано уничтожить Моне.
Вит все еще смаковал свой бунт против правил приличия:
— Обещаю, что вы сможете умереть прямо здесь, Кристофер, и никто вас за это не упрекнет.
— Клянешься?
Проинструктированный своей протокольной программой гид неуклюже перекрестился поднятой ногой:
— Клянусь.
— А если бы я был одним из вас?
Вит молчал так долго, что Кристофер уже начал гадать, не зашел ли слишком далеко. Но наконец последовал ответ:
— Это зависит от обстоятельств.
— Каких?
— Если смерть была мгновенной, неожиданной и безболезненной, то умершего простят. А если нет, то… знал ли он, что умирает, пытался ли выйти к солнцу… или вовсе не пытался…
— Последнее — большой грех, да?
Эмма сообщила, что жест Вита соответствует энергичному кивку:
— Все, связанное с такой смертью, будет скрыто.
— Значит, ваша культура способна прощать, но до определенного предела?
— Где-то необходимо провести черту.
— Действительно, — согласился Кристофер. — Именно так.
Пока они спускались по предательскому полу галереи, Кристофер позволил Виту снова стать гидом и поведать историю Сущности. Они проходили мимо полок с грибами, крошечных статуэток, выточенных из яичной скорлупы, покрытых резным орнаментом кристаллов и черных скрученных прутиков, сделанных из материала под названием «морской корень». Все было трехмерным, тактильным. Изображая восхищение, Кристофер касался предметов, которые на ощупь были как арахисовое масло, мертвая плоть, липкая лента, холодная сталь. Время от времени он фотографировал очередное историческое сокровище своей большой камерой и задавал десятки вопросов.
Он не видел ни единой плоской поверхности. Цебсиане не делали плоских картин. Наверное, именно поэтому земные картины их настолько восхищали.
К искусству нельзя прикоснуться. Тупицы.
Вниз и вокруг, ковыляя по кочковатому полу… Когда они добрались до Сущности, Кристофер действительно выдохся.
То была единственная сияющая скульптура, хранящаяся в подземном помещении — гигантское абстрактное изображение тела цебсианина. Углубления на животе намекали на женский пол, но не подчеркивали это, а потускневшие полоски на хвосте указывали одновременно на зрелость и молодость. Все очертания статуи были тщательно сглажены и лишены шишковатости гротескных предметов из верхних галерей.
У подножия скульптуры расположились два туземца, поглаживая ее ногами и прикасаясь ртом. Когда вошли Вит и Кристофер, туземцы встали й направились к выходу, не обернувшись.
Они остались одни.
Хорошо. Чем меньше свидетелей, тем меньше проблем. Кристофер отделил от камеры нижний картридж и незаметно прикрепил его к стене возле двери.
— Изданный гидом звук соответствует вздоху удовлетворения, — сообщила Эмма.
Кристофер ничего не услышал.
Глядя на верхнюю часть скульптуры, он испытал разочарование. Это была местная «Мона Лиза». Он надеялся, что поймет ее красоту. Ведь он проделал такой долгий путь…
— Пойдемте! — Вит подергал гостя за руку, призывая подойти ближе. Они подошли к скульптуре, и Вит любовно провел по ней хвостом.
Кристофер коснулся прохладной поверхности. Внешне это была единая белая структура из непонятного материала, изготовленная без какого-либо шва или стыка. Но на ощупь текстура и температура варьировались: одни участки казались деревянными, другие металлическими, а третьи и вовсе из пластика. Хотя статуя возвышалась над ними, ее тень была смыта ровным золотым светом, испускаемым шестью светящимися шарами, окружавшими ее широким нимбом.
А ведь она старше Колумба и Шекспира, подумал Кристофер. И стояла здесь задолго до того, как мои соплеменники изобрели печатный станок.
Ничего. Его старое сердце отказывалось поддаваться жалости.
Вит сообщил:
— Когда я вылупился, родители принесли меня сюда. Я забрался на самый верх. Отсюда, снизу, опоры выглядят изношенными, но этот эффект создан намеренно. Вы удивитесь, насколько они прочны! Когда мы совсем молоды, Кристофер, то можно усесться наверху, надуть мешки и спрыгнуть вниз.
— А падать-то придется долго, — заметил Кристофер.
— Это совершенно безопасно. В кольце изогнутого хвоста статуи растет мягкий мох, к тому же в детстве наши тела очень легки. Кракет-Создательница все именно так и задумала. Она считала очень важным, чтобы Сущность общалась с нами по-разному на различных стадиях нашей жизни.
Прищурившись, Кристофер посмотрел на головной выступ на вершине статуи:
— Путь наверх очень долог. Разве ты не испугался?
