Сэмюэл Дилэни - Далгрен
Что-то издало тихий звук Ииик, в шести дюймах от его носа, и метнулось прочь, потревожив старые листья.
Он сглотнул; покалывания, периодически возникающие у него в плече, стихли. Он подтянулся до конца и встал:
Вещь лежала в трещине, косо уходящей в бездомную тень.
Один конец её замыкался шлейфом из папоротников.
Он потянулся к ней; его тело перекрыло свет от жаровни внизу: мерцание затухло.
Его охватило новое предчувствие, не такое как от неожиданно увиденного ранее, или случайно обнаруженного позади. Он поискал в себе какой-нибудь физический признак, который сделал бы его реальней: учащающееся дыхание, замедляющееся сердцебиение. Но то, что он предчувствовал, было так же иллюзорно, как разобщение души. Он поднял цепь; один её конец выскользнул и, качнувшись, упав на камень. Он повернулся вслед за ним всем телом, ловя оранжевый отблеск.
Призмы.
Некоторые из них, по крайней мере.
Другие были круглыми.
Он обмотал цепь вокруг руки. Некоторые из кругляшей были прозрачными. Там где они приходились на пространство между его пальцами, свет искажался. Он поднял цепь, чтобы взглянуть сквозь одну из линз. Но она была темна. Поворачивая её, он увидел проход, неясный, на расстоянии нескольких дюймов, в круге своего собственного глаза, дрожащего в дрожащем стекле.
Было тихо.
Он натянул цепь на руке. Хаотичная комбинация почти 9 футов длиной. На самом деле, там было три соединенных отрезка. Каждый конец замыкался на себе. Самая большая петля была снабжена небольшим металлическим ярлыком.
Он наклонился к свету.
На медном сантиметре (звенья, соединяющиеся в 7 оптических частиц, были медными) вырезано: produto do Brazil.
Он подумал: Что это, к чертям, за португальский такой?
Он еще секунду сидел, согнувшись, разглядывая поблескивающие очертания.
Он попытался засунуть все это в карман джинсов, но три спутанных ярда осыпались с его ладоней. Стоя, он нашел самую большую петлю и нагнул голову. Концы и края щипали шею. Он свел вместе крошечные кольца под подбородком и пальцами (думая: как чертовы трефы) защелкнул замок.
Он смотрел на цепь в петлях света между ногами. Взял самый короткий конец, болтающийся в районе бедра. Здесь петля была меньше.
Он выждал, выровнял дыхание — и затем обернул отрезок дважды вокруг плеча, дважды вокруг предплечья и застегнул защелку на запястье. Он погладил ладонью звенья и побрякушки, твердые как пластик или металл. Волосы на груди щекотали бороздки между стыком и стыком.
Самый длинный конец он обернул вокруг спины: кругляши поцеловали холодом его лопатки. Затем вокруг груди; снова спина; живот. Держа отрезок в одной руке (он по-прежнему свисал до пола), он расстегнул ремень штанов другой.
Спустив их до коленей, он обмотал остаток отрезка один раз вокруг бедер ; затем вниз по правой ноге: и еще раз; и еще. Последнюю защелку он застегнул на колене. Подтянув штаны, он подошел к краю, застегнул их и повернулся задом, чтобы спуститься вниз.
Он помнил о креплениях. Но, когда он прижимался грудью к скале, они были едва ли контурами и ничуть не врезались.
На этот раз он пошел туда, где расщелина была всего лишь в фут шириной и отступала далеко от края. Зев пещеры был ламбдой лунной дымки, обрамленной кружевом листвы.
Камни лизали ему ступни. Раз его сознание улетело куда-то, и было возвращено холодной водой, в которую он вступил; а теплые звенья были обернуты вокруг тела. Он задержался, ощутив еще больший жар; но цепь почти ничего не весила.
Он вышел наружу, ступив на мох.
Его рубашка висела на кусте, сандалий лежал под ним же, подошвой вверх.
Он сунул руки в шерстяные рукава: на правом запястье блеснул браслет. Застегнул сандалий: земля увлажнила его колено.
Он встал, огляделся, прищурившись, осмотрел затененные участки.
— Эй?.. — он повернулся влево, повернулся вправо, почесал ключицу большим пальцем. — Эй, ты где?.. — Поворачиваясь влево, поворачиваясь вправо, он желал уметь толковать следы и сломанные ветви кустов. Она не стала бы уходить так же, как они пришли...
Он отошел от входа в пещеру и вступил в населенную валунами черноту. Могла она сюда зайти? подумал он, пройдя три шага. Но продолжил идти вперед.
Он узнал дорогу в лунном свете в тот же миг, когда его осандаленная нога плюхнулась в грязь. Босая нога исхитрилась оказаться на гравийной обочине. Пошатываясь, он выбрел на асфальт (обутая нога скользила по обильно увлажненной грязью коже), шумно вдохнул и внимательно огляделся вокруг.
Налево дорога уходила вверх между деревьев. Он посмотрел направо. Путь вниз должен вывести его к городу.
На одной стороне был лес. На другой, как он понял через дюжину неуверенных, подскакивающих шагов, деревья составляли всего только живую изгородь. Они сошли на нет еще через дюжину. Позади трава шептала и шелестела ему.
Она стояла в середине луговины.
Он свел ноги — одна обутая и в грязи, другая босая и пыльная — вместе; внезапно ощутил, как бьется его сердце; услышал как его удивленное дыхание заставило притихнуть траву. Он перебрался через ров на плохо сжатую стерню.
Она тоже высокая, подумал он, приближаясь.
Волосы взлетели с её плеч; трава снова зашептала.
Она и правда была выше него, но не так...
— Эй, я взял!.. — Её руки были сложены на голове. Она стояла на каком-то пнистом пьедестале? — Эй?..
Она повернулась верхней половиной тела:
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь?
Сперва он подумал, что грязь сплошь покрывает ее тело выше бедер.
— Я думал, ты?..
Но цвет был коричневым, как у засохшей крови.
Она смотрела на него сверху вниз, моргая.
Грязь? Кровь? Цвет не подходил ни к тому, ни к другому.
— Уйди прочь!—
Он сделал еще один шаг, приближаясь.
— Что ты делаешь здесь? Уйди прочь!
Пятна у нее под грудями — это короста?
— Смотри, я достал! Теперь ты можешь сказать мне мое...
В поднятых руках она сжимала листья. Её руки подняты так высоко! Листья падали вниз, осыпая её плечи. Её длинные, длинные пальцы ослабли, и хрупкая тьма одолела на одном из флангов. Её бледный живот судорожно сокращался дыханием.
— Нет! — Она уклонилась, когда он попытался дотронуться до неё; и осталась согнутой. Одна рука, разветвленная и ветвящаяся все более, отбрасывала паутину теней — на траву.
— Ты!.. — попытался произнести он; но только дыхание вышло из горла его.
Он посмотрел вверх, между веточками её ушей. Листья осыпались с её бровей. Её рот был толстым, изогнутым кряжем, как если бы молния срезала ветку в фут толщиной. Её глаза — рот его приоткрылся, когда он вытянул шею, чтобы разглядеть лучше — исчезли, сначала один, там вверху, потом другой, совсем в другом месте: покрытые струпьями веки закрылись.
