Ричард Бах - Интервью с Бахом
Способы могут быть самые разные. Я, например, иногда задавал вопрос и говорил себе, что первая фраза, которую я услышу по телевизору, будет ответом на него. Это могла быть фраза из ролика по рекламе мыла, однако, воспринятая на другом уровне - как ответ, который необходим. Хотя, конечно, смешно, что ответ, которого мучительно ждешь, приходит из рекламы мыла. Иногда я просто открывал книжку на произвольной странице или сидел в тишине, позволяя слышать себе тот голос, который мог услышать.
Всеми этими экспериментами занимается один из любых аспектов любопытный, практичный и игривый. Если честно, это единственный аспект, который важен для меня. Он также помогает мне контактировать с другими аспектами, которые столь же заинтересованы во мне и так же сильно любят меня, как и я их.
Меня все это очень интересует. Я часами могу сидеть у ног одного из своих аспектов и общаться с ним так же, как мы сейчас сидим. Ведь мы тоже представляем собой три аспекта Божественного света. "Чему ты научился?", "О чем ты думаешь?", "Как я могу помочь тебе?" - эти вопросы я хотел бы задать каждому из вас. Когда общение идет на уровне таких вопросов с осознанием того, что мы не отдельные существа, а составляем единое целое, я искренне наслаждаюсь им.
С.В.: Я тоже. Интересно, что для того, чтобы круг людей, осознающих это, становился больше, не нужно ничего делать. Достаточно просто ощущать связь и резонанс, существующие между нами.
Р.Б.: Это красивый образ. Именно так. В моем писательстве для меня самая увлекательная вещь - слышать эхо, проходящее по кругу из таких людей. Люди пишут мне в письмах: "Я думал, что я такой один в мире. Оказывается, нет. То, что ты пишешь, - безумно, но это справедливо для меня". На конвертах этих писем стоят штампы "Нью-Йорк", "Рио-де-Жанейро", "Киев". Кстати, в последнее время я стал получать все больше почты из Советского Союза. В то время, когда в вашей стране опубликовали книгу "Мост через вечность", политические отношения между нашими странами были напряженными. Но в письмах из России, которые я получал, речь шла не о политике, а о любви, об отношениях между людьми и т.д. Для меня это было еще одним замечательным напоминанием того, что все мы - аспекты одного и того же, в каком бы месте планеты мы ни находились. Мы - это очень любопытные существа, которые то и дело натыкаются на загадки, а отгадками делятся друг с другом, пытаясь узнать, "работает" ли для другого то, что "работает" для меня.
Я считаю, что понятие нации нужно сформулировать заново. Границы нации проходят не по земле, они проходят на уровне мысли, объединяя людей по видам их любопытства. Нация, к которой принадлежу я, - это нация ищущего сознания. Это целая страна, в которой много людей. Но существуют и другие страны, и каждый волен выбирать себе гражданство. Существуют, например, страны, граждане которых верят, что пространство и время ограничены, что человек - это главное, а насилие - способ разрешения конфликтов. Мне это неинтересно. Просто скучно.
Я уже прошел этот путь. Я был обычным американским парнем. В 18 лет я увидел большой и красивый плакат - на нем изображен истребитель, летящий вертикально вверх. Под плакатом стояла надпись: "Ты можешь летать на нем". И я, словно рыба, заглотил этот крючок. В этот момент я бы сделал все что угодно, чтобы летать. Однако многого не потребовалось. Только поставить подпись под документами в вербовочном офисе. Я стал авиационным курсантом и, надо сказать, прошел через многое с шорами на глазах. Однажды на лекции по истории и традиции ВВС США преподаватель написал на доске большими буквами - УБИЙЦЫ. Он обернулся, посмотрел на нас очень серьезно и сказал: "Да, это вы". Мы подумали, что этот человек - сумасшедший, ведь мы пришли сюда только затем, чтобы летать. Но он был единственный вменяемый человек, которого я встретил в ВВС, включая меня самого. Он знал, что все это значит. Он предупредил, что нас будут использовать для убийств, зная, что мы любим летать. Мне понадобились годы для того, чтобы понять, насколько прав был этот человек.
Произошло это во Франции, в 63-м году, когда я служил там. Периодически в 3 часа ночи советские военные запускали все свои самолеты по направлению к границе. Мы начинали сходить с ума. Запрыгивали в самолеты, взлетали, но в последнюю секунду советские ВВС поворачивали назад, не долетая до границы. Тем самым они узнавали, сколько самолетов у противника. И то же самое делали мы. Это была замечательная игра. Однажды, когда я летел вдоль границы, заметил, что кто-то летит по другую ее сторону параллельно мне. И я подумал: "Мы сошли с ума. Парень в том самолете любит летать так же, как и я. Только на его самолете нарисована красная звезда, а на моем - белая. Вот и вся разница. Так стоит ли из-за этого убивать друг друга?" Я покачал крыльями, и летчик в советском самолете ответил мне тем же. И я понял, что у меня намного больше общего с ним, чем с теми людьми, которые агитируют за войну в моей собственной стране. У меня на глаза навернулись слезы от осознания того, что за сумасшествие происходит вокруг. Мне повезло. Я летал, однако мне никогда не пришлось убивать. Я не причинил вреда ни одному живому существу. Но не всем людям, которые поймались на этот крючок, повезло так, как мне. В местном аэропорту есть один человек, который служил во Вьетнаме. Его просто скрутило от осознания того, сколько людей он убил. И он решил искупить это. Он принял решение делать все, что препятствует распространению идеи войны. Он начал публично выступать, пригласил к себе в гости несколько русских семей. Сейчас он поднимает людей в воздух и показывает им, какое счастье - просто полет. Это его способ внести вклад в мир. У меня есть удивительное чувство близости к вам, и я думаю, что это чувство испытывает все большее и большее число людей в Америке. Мне радостно слышать ваш язык, потому что я чувствую, что языки разные, но сердца и мысли у нас одни и те же. Я знаю, что иностранный язык может быть очень большим испытанием, и восхищаюсь тем, что вы потратили время и силы на то, чтобы выучить мой язык.
Вообще, проблема языка меня очень интересует. Мои книги переведены на 33 языка. Часто я слышу от людей, что какой-то перевод хороший, а какой-то не очень. И раньше я огорчался из-за этого, но потом понял, что плохой перевод лучше, чем никакого. Я понял, что мои книги нельзя полностью перевести. Просматривая публикации своих книг на тех языках, которые немного знаю, я обнаружил, что иногда мои мысли в этих переводах представлены очень интересно - любопытнее и глубже, чем то, что я писал. В таких случаях я всегда улыбаюсь. То, что я пишу - очень неформальный, многоуровневый способ общения. И когда переводятся слова, это еще не значит, что все смысловые уровни переносятся в другой язык. Когда я пишу, я всегда подразумеваю, что мой читатель очень интеллигентен и чувствителен, и все, о чем я говорю, он способен не только почувствовать, но и домыслить.
