Андрей Морголь - Арсенал эволюции
одиночестве. В том, что он умирал, лично у меня не возникало никаких
сомнений. Также, судя по отсутствию до сих пор врачей и горстей пилюль
вокруг, я окончательно убедился в желании заботливой племянницы
любимому дяденьке доброго здравия.
— Что нам теперь делать? — подала она голос.
А то ты не знаешь! Конечно, кричать: «Шампанское в студию!» — и
петь песню «Мечты сбываются», подумал я, а вслух сказал:
— Вы знаете, Мария Федоровна, боюсь, что ни мы с вами, ни даже
специалисты сейчас уже сделать ничего не смогут, так что звоните в
«скорую» или вызывайте врача из поликлиники.
— З-зачем? — От удивления она даже начала заикаться и еще больше
выпучила глаза. Видимо, заподозрила что-то неладное.
— Чтобы составить свидетельство о смерти или, может, забрать тело
на вскрытие, это же врачи — мало ли что им там в голову взбредет…
— А-а… — Мария Федоровна понимающе кивнула и торопливо удалилась
из зала.
Пока она по телефону договаривалась с диспетчером «скорой», я
решил от нечего делать проверить умирающему пульс. У себя я обычно без
труда находил на запястье отбивающую такт сердца артерию, но с Палычем
проделать этот простой прием оказалось проблематично. Лишь через
некоторое время стала ощущаться едва уловимая ниточка пульсирующей
крови.
— Сказали, что через несколько минут будут. — Мария Федоровна из
дверного проема недоверчиво таращилась на мои сложнейшие
диагностические манипуляции.
— Надо спуститься вниз, встретить — у вас же домофон до сих пор не
работает.
— Ах, ну да, точно. Конечно, Арсенчик.
Я незаметно скривил презрительную рожу. Еще раз назовет меня
Арсенчиком — и квартира достанется более дальним родственникам соседа!
Арсенчик, тьфу ты! Меня от подобной модификации всего аж
передергивает. Да я, случалось, шикарнейших женщин из-за такого
обращения с моим именем бросал, не задумываясь (ну, было один раз,
правда, после пары заводных коктейлей). То ли дело меня называют на
работе — Арсенал! Гордо, мужественно, да и одноименный футбольный клуб
сам по себе солидный — не какой-нибудь там «Шинник».
Мария Федоровна зашуршала на выход, а я остался один на один с
умирающим Палычем. Смотреть на его изможденное мучениями лицо было
грустно и скучно, поэтому я решил включить телевизор — в субботу утром
обязательно должны были крутиться какие-нибудь жизнеутверждающие
мультики.
Пока я прикидывал, входит ли пульт в комплектацию моего
ровесника-телевизора, Палыч издал громкий душераздирающий хрип и
замолк. Я внимательно уставился на него, пытаясь вспомнить, чем живой
человек внешне отличается от мертвого. Старик лежал тихо, грудная
клетка перестала вздыматься, и все его тело неподвижно обмякло. Уже
отработанным движением я схватил его запястье, но как ни старался,
ниточки жизни нащупать не удавалось. Тут же вспомнилось, как в одном
фильме в похожей ситуации мужика вернули с того света мощным ударом в
грудину. Замахнувшись, я прикидывал, в какое место вмазать, чтобы
завести мотор старика. Но вдруг он открыл глаза и уставился на меня!
Такого фокуса от соседа я никак не ожидал. Пришлось резко проделывать
трюк из другого фильма, почесывая затылок замахнувшейся для удара
рукой.
— А-а… Э-э-э… Леонтий Павлович, а мы уж думали, что вы помирать
собрались... — Да, ситуация сложилась не самым приличным образом. —
Племянница ваша Мария Федоровна «скорую» вызвала, меня вон привела.
Сейчас врачей внизу встречает.
— А, Арсений. — Голос Палыча был очень слабым, едва слышным. —
Послушай, я чувствую — у меня совсем мало времени. Помнишь, я
рассказывал тебе, как летом сорок третьего попал в другую галактику, в
совсем другой мир, когда забрел в немецкую лабораторию? Мы тогда Оршу
освобождали... — Ничего себе, старик опять взялся за свое! — Там, в
ином мире, был погреб среди чистого поля. Я в него зашел и попал в
фашистскую засаду, помнишь? — Ну да, старик рассказывал что-то
подобное, посему я утвердительно кивнул. — У меня тогда еще две
гранаты были, я со страху, когда в них кидал, с первой чеку забыл
сорвать. Зато вторая рванула так, что у меня уши заложило, а фашистов
на куски разнесло, даже трупов не осталось! Помнишь, я говорил, что
были там рыцарские доспехи: меч как у японцев, щит, шлем, латы?
Говорил?
— Говорили, Леонтий Палыч, говорили... — Нашел что рассказывать
перед смертью — сказки!
— А то, что меч тот я с собой унес, — этого я никому не говорил… —
Голос его становился все тише, и звуки Палыч издавал с явным усилием.
— Этот меч — он здесь… то есть в подвале… я его спрятал… Там, коробка…
с двойным дном… ключ на рогах… Маше скажи… пусть продаст… он дорогой…
должен быть… не подведи… — Сосед шумно выдохнул и направил взгляд
сквозь меня. Зрачки старика медленно расширились, и, по-видимому,
фраза «не подведи» стала последней в его жизни.
В эту же минуту с дежурными соболезнующими лицами в квартиру вошли
два работника «скорой» в сопровождении кудахтающей Марии Федоровны.
Они поздоровались со мной, вежливо сместили в сторону, светанули
Палычу в глаза фонариком, чуть-чуть пощупали его в области шеи,
удовлетворенно покивали друг другу — мол, не зря их вызвали — и
принялись расспрашивать нас, как все произошло.
Вяло отвечая на вопросы медиков, я отчего-то задумался о слабости
человеческого разума. Ведь непонятно, почему некоторые люди вдруг
спонтанно и начисто забывают свои личные данные, имена, родственников
и время, в котором живут, а другие бродят непроглядными вечерами по
темным подворотням, потому что неодолимое осеннее обострение гонит их
искать очередную невинную жертву. Кто-то не выдерживает и секунды в
закрытом лифте, а кто-то, непонятно по какой причине, ловит кураж
белой горячки и крушит все вокруг. Хотя нет, сорокаградусная причина
последнего как раз-таки ясна.
Но вот Палыч: откуда в его несчастной лысой башке вылезли эти
