Виктор Тарасов - Повести и рассказы (-)
- Это отговорки, поле ждет.
Юлиус выругался, видимо, ничего не поделаешь, он встал. На поле, на свежем воздухе, он почувствовал себя несколько лучше. Он вспомнил последние слова отца: "Служи, как мне служил, пусть он не заметит разницы..." - это и сбивает с толку робота, поэтому он и принимает меня за отца. Некоторое время они работали молча, юноша - без всякого желания, за время пребывания в чиновниках он успел потерять вкус к физической работе.
- Поле ты содержишь в порядке, молодец. Хотя...- Юлиус выдернул великолепный куст ботвы, корнеплод был маленький, выродившийся. Ни о каком урожае осенью не приходилось и думать.- Хотя некоторые мелочи ты упускаешь. Исполнитель ты хороший, а хозяин плохой.
- Я не должен быть хозяином.
- Да, а хозяйство ничего не стоит, одна видимость,- Юлиус отбросил пышное растение.
"Что же мне делать с участком? Хотя, когда я стану генеральным, можно будет проводить здесь недельку-другую, слушать "записи" Флинта, вспоминать детство... Черт! А ведь Генеральным еще нужно стать!".
- У меня дела, Флинт! - он отбросил тяпку и побежал по полю.- Я вернусь Флинт, жди меня...
Вождь Лпока сидел у хижины и наблюдал, как юноша спускался с холма и приближался к деревне.
- Я ждал тебя, ты Юлиус - сын Юлиуса.
- Деревья сказали?
- И ветер. Посмотри, они так оживлены перед приходом хорошего человека и брата по крови,- Апока показал вверх, и Юлиус увидел, как на невообразимой высоте крошечные розовые облачка перелетают с кроны на крону.
- Это, наверное, наши духи?
- Нет, это бабочки, целые облака бабочек.
- Никогда не видел их внизу,- удивился Юлиус.
- А они никогда не спускаются. Рождаются и живут, любят и умирают на вершинах, даже крылышки их сгорают по пути на грешную землю.
- А правда, что там, высоко, всегда дует сильный и холодный ветер, почти буря?
- Правда. Там, высоко, совсем другая жизнь.
- Райская?
- Нет, другая природа.
- Да, какая мощь! - Юлиус положил руку на ствол, который был весь напряжен, как струна.- Высота не меньше тысячи метров. И долго они живут?
- Тысячи лет, почти всегда. Садись в наш круг. Принесите ему питье, наш брат пришел.
- Брат? Это моя физиономия наводит вас на размышления?
- Нет, просто моя сестра, Лин, была твоей кормилицей.
- Она была моей няней, как мое всегда говорили.
- Нет, она была твоей кормилицей! Отсюда и твои черты, ты их с молоком впитал.
- Но значит, ты мне приходишься...
- Молочным дядей! Ха-ха. Не думал? Был у тебя и молочный брат.
- Ап-лин, сын Лин? Он часто приходил к нам, и мы играли с ним вместе.
- Да, но он умер в городе, работая на заводах Старого Лиса, его дерева ты не найдешь здесь.
Юлиус выпил священное питье дионян, осмотрел людей, сидящих в кругу. Пожилые или совсем старые лица, то безучастные, то любопытные.
- Заметил, да? Одни старики. Молодые не верят нам и уходят в города. Новые удовольствия их манят. Зато некоторые из ваших людей приходят к нам. Странно, да?
- Не знаю. А сами-то верите, что человек переселяется в дерево и продолжает жить?
- Пока человек идет по жилам дерева, медленно идет - он жив!
- Постой! Так вот почему у вас нет кладбищ и не найдено скелетов. Они скрыты...
- В корнях деревьев. Корни обнимают и питают их.
- Расскажи-ка мне, вождь, подробно. Конечно, Лин говорила мне, но у нее был женский язык намеков и легенд. Скажи мне: правда ли, что люди продолжают жить в ваших деревьях? Но не говори мне о переселении душ и тому подобное.
- Человек приходит к нам с надеждой и последними крохами жизни. Родовое дерево, котороe вырастает над ним в одну ночь, до бесконечности замедляет его умирание и продляет эти крохи. И пусть в каждом листочке лишь одно мгновение - листьев ведь много!
- Значит, я был прав: лишь один шанс из тысячи! Но, если я правильно понял, жизнь замедляется и человек теряет чувствительность, память, разум...
- Он чувствует лишь то, что чувствует каждый листок: ветер и солнце.
- И всю жизнь вы ждете этого?
- Не ждем, а готовимся к этому.
- Но объясни мне, как вы, дионяне, можете жить, имея впереди лишь один шанс из тысячи, стать... бесчувственным деревом?
- Лучше ты мне объясни, как вы, земляне, можете жить, не имея впереди ни одного шанса? Понимаешь, Юлиус,- ни одного шанса на бессмертие?
- МОЙ шанс - мои дела! - Юлиус был убежденным атеистом, как полагалось чиновнику.
- Прекрасно! И что же это за дела?
- Я стану генеральным и возглавлю объединение!
- Дальше!
- Я создам свою промышленную империю, построю города, заводы...
- Дальше!
- Я воздвигну себе памятники в каждом городе,- Юлиуса переполняли силы.- Я переверну весь мир!
- Прекрасно, юный Юлиус. А после того как ты все это сделаешь, попробуй сделать еще одну малость.
- Какую же?
- Попробуй не прибежать к нам с последней надеждой!
Юлиус удивленно молчал.
- Ну, все это лирика,- взял он себя в руки.- А сейчас - к делу! Ты говоришь, что все это и на людей распространяется? Я имею в виду перемещение.
- Да, нужно лишь, чтобы человек пришел к нам с надеждой и верой. Обряд подготовки проходит у нас быстро.
- Ну, а если я, например, попрошу, как ваш брат, проделать это над одним человеком... над Старым Лисом!
Круг дионян удивленно зашумел, послышались возгласы, недовольные и возмущенные. Но Апока строго осмотрел сородичей:
- Перед Великим духом Природы все равны. Ветер смывает все обиды. Если он готов - пусть приходит.
- Он заплатит любую цену, лишь бы получилось, - сказал Юлиус. - Просите что хотите от него.
- Не надо никакой платы. Но есть одно условие. Когда-то мы подписывали с вами договор о неприкосновенности наших родовых рощ. Но сейчас много рощ осталось без селений, одинокими. К ним подбираются чиновники из города и говорят, что их можно рубить по тому же договору. Это живых-то людей! Разберись, ты же чиновник. Составь новый текст договора и подпиши.
Появилась гербовая бумага с размытыми буквами. Юлиус принялся внимательно изучать ее. Скоро ему стала понятна чиновничья казуистика, заложенная в обтекаемые формулировки. Аборигены под словом "дионяне" понимали и деревья и людей, а слово "селение" для них означало и деревню и рощу одновременно.
Для них и одинокая роща на месте опустевшей деревни означала "селение", ведь в ней продолжали жить предки, люди, переселившиеся в деревья. У чиновника же выходило, что охране подлежат лишь деревья в селениях, то есть в жилых деревнях! Юлиус, смеясь, набросал новый вариант договора. Потом, прикинув что-то, достал чистую гербовую бумагу и аккуратно переписал несколько раз текст нового договора.
В конце каждого экземпляра вывел: "Генеральный директор Авл Петров-Юлиус II" и дату.
