Рэй Брэдбери - Калейдоскоп
— Спасибо, Эплгейт.
— Пустяки. Не вешай носа, бродяга!
— Эй! — Это вмешался Стоун.
— Что случилось? — крикнул Холлис через пространство. Стоун был его хорошим другом.
— Я попал в поток метеоров и астероидов!
— Метеоры?
— Я полагаю, это мирмидоны. Каждые пять лет они проходят между Землей и Марсом. Меня занесло в самую середину. Каких только нет расцветок, форм и размеров! Словно в калейдоскопе. Красота — не оторвать глаз!
Молчание.
— Они меня увлекают с собой, придется лететь вместе. Черт побери, как красиво! — Он рассмеялся.
Холлис огляделся, но не заметил ничего. Только россыпи изумрудов, сапфиров и алмазов на черном бархате Вселенной, сквозь кристальный блеск которых пробиваются неведомые звуки. Было что-то чудесное и поражающее воображение в том, что Стоун уносится, смешавшись с метеорным роем, и каждые пять лет вместе с ними будет мелькать между Марсом и Землей, и так миллионы столетий Стоун в бесконечности бессмертия, перемещаясь в кишащей массе метеоров, будет плести новые узоры и расцветки, как в детстве, когда он вертел длинную трубку калейдоскопа, направив ее на солнце.
— Прощай, Холлис! — Голос Стоуна едва слышен. — Прощай!
— Желаю удачи! — громко крикнул Холлис, чтобы перекрыть разделяющие их тридцать тысяч миль.
— Брось свои шутки! — в последний раз долетел голос Стоуна.
Звезды сомкнулись.
Все голоса стали замирать. Каждый уносился по своей орбите — кто к Марсу, кто еще дальше. А сам Холлис... Из всех только он один возвращался на Землю.
— Прощайте.
— Держись молодцом!
— Прощай, Холлис! — Это Эплгейт.
Скупые слова расставания, прощальные напутствия. И вот распалось то, что в могучем корпусе ракеты, как в черепе, составляло мозг корабля, огненной струей пронзавшего Вселенную. Их совместная работа лишилась смысла, и один за другим они застывали в ледяном безмолвии. Как после гибели мозга начинают отмирать клетки тела, так постепенно отмирало все, что связывало их в долгие годы полетов, чем они были дороги друг другу. Эплгейт значит теперь не больше, чем оторванный палец, нет смысла презирать его или бороться с ним. Взрыв разнес мозг корабля на мелкие осколки, далеко разлетевшиеся во все стороны. Голоса стихли, и космос вернулся к безмолвию. Голоса их поднялись и замерли, подобно эху, многократно отраженному звездными глубинами. Холлис остался один; он падал, и падение не имело конца. Каждый из них теперь одинок. Капитан на пути к Луне, Стоун в гуще метеоров, Стимсон, Эплгейт несутся к Плутону. Куда летят Смит, Тернер, Андервуд? Все те, кто, как стекляшки калейдоскопа, так долго плел узор мысли?
А я? Что я еще могу сделать? Неужели ничем нельзя возместить ужас впустую прожитой жизни? Если бы сделать хотя бы одно доброе дело, чтобы сгладить мелочность потраченных лет! Но я здесь совсем один, а как делать добро в одиночку? Невозможно. Завтра ночью я врежусь в атмосферу Земли. Я сгорю, и мой пепел разлетится по всем континентам. Ничтожная, но польза. Очень мало, но пепел есть пепел, он тоже нужен Земле...
Он падал стремительно. Как пуля, как камень, как кусок железа. Мысли были ясные, не печальные и не радостные. И только одно желание: успеть сделать что-то полезное, пусть никто об этом не узнает, неважно.
— Когда я попаду в атмосферу, — громко сказал он, — я вспыхну, как порох. Хотел бы я знать, заметят ли хоть это?..
Малыш остановился на деревенской улице и глянул вверх.
— Мама, смотри, смотри, — радостно закричал он, — звезда падает!
Сверкающая белая полоса прочертила сумрачное небо Иллинойса.
— Скорей загадай желание, — сказала мать.
Перевел с английского Ю. Левашев.
