Юрий Сбитнев - Прощание с Землёй
Казимировна встретила нас восторженно.
- От добытцик, от музик! - хвалила она меня, принимая улов.
Казимировна - женщина редкой силы, даже по этим местам, где слабая половина человечества вынуждена до сих пор выполнять одинаковую работу, а порою и большую, с половиной сильной, - легко поснимала щук и покидала их в долбленое большое корыто. Потом понимающе поглядела на меня, на Василия и, наконец, на Осипа. Тот, подчеркивая свою непричастность к улову, присел на приступке крыльца и пускал с безразличием дым уголком рта.
- Только одну, - сказала моя хозяйка. - Пойди нащипли луку. - И ушла в избу.
Я вышел за городьбу, в подлеске возле малой речушки надрал дикого лука и вернулся, когда все уже было готово. Казимировна накрыла стол (я сколотил его по приезде в Инаригду) на воле, под старым пихтачом. Столешницу украшали бутылка спирта, холодная, отваренная просто и в специальном взваре из кореньев, фаршированная картошкой и жаренная в муке и без муки щука, ломти домашнего, пышного, пропеченного хлеба, соль в берестяном туеске и моченая брусника. Я протянул хозяйке пересеку дикого лука, и она, брызнув на него водой, тоже водрузила на стол.
- Давайте, ребята, что ли! - пригласил я Василия и Осипа. Они не чинясь, с явной охотой и поспешностью, но немного опасливо поглядывая на дородную, широкую в кости и тяжелую на руку хозяйку, присели к столу, побросав на траву кепчонки, и с особым тщанием вытерли о брюки ладони, повозив ими по задам. Почти то же самое ритуально проделал и сам я привычка, выработавшаяся за долгие годы жизни в тайге, у костров.
- Ну, с Богом! За светлый праздник - воскресенье! - сказал я и, прежде чем разлить по стаканам спирт, плеснул его из горлышка на траву Бурхану, потом в чашечку Казимировне.
Выпили все, и хозяйка тоже из белой чашечки, которая при любой хмельной оказии появлялась на столе. Казимировна кроме своей небабьей силы еще обладала редким умом и острым, точно разящим словом. Родилась она в самом начале века и была дочерью ссыльного поселенца - поляка и местной, по рассказам, небывалой красоты эвенки.
Отец у Казимировны умер, когда дочери не исполнилось и десяти лет, а вскоре что-то произошло с матерью. Что - никто и не знает, ушла в тайгу и не вернулась. А в Инаригду по весне - жил поляк отдельно от всех на заимке в верховьях Бражного ручья, километров за сорок, - вышла девочка. "Кто ты?" - спросили ее. "Казимировна". Так вот с тех пор шестьдесят четыре года и живет в Инаригде.
- Красно яицко ко Христову дню, а румоцка ко времени, - сказала Казимировна и ушла стряпать, а мы, быстренько осушив посуду, плотно закусили и предались беспечному разговору. Говорили о разном: о том, что нынче вроде бы грядет сухое лето, что травам надо бы по времени быть погуще, о том, что не в пример прошлым годам много паутов, а комара куда как меньше.
- Ты, Кужмити, не обижайся, - отмякнув в разговоре и поблескивая щелочками глаз, в которых стояли признательные слезы, сказал Осип.
- А я не обижаюсь...
- Есть, однако, огромадный суха в Егдо... Есть. - Он, чтобы не поднять во мне возражение, не определил размеры щуки, и Василий снова, как и тогда, закивал головою:
- Есть, есть, однако...
- А коли есть, давайте и сходим. Я вот что-то и не слышал про такое озеро. Не знаю, где оно, хотя и побродил там. - Я небрежно махнул рукою в сторону заречного синего увала. - И на картах нет такого озера - Егдо.
- Есть, однако! Зачем туда махаешь? Туда нет. Там есть, - и Осип махнул в том же направлении, что и я, но, вероятно, этот жест несравнимо разнился с моим, потому что Василий снова поспешил подтвердить правоту Осипа:
- Да, да - там! Там, где Оська кажет.
- А что за озеро, Осип?
- О, большой, однако! Красивый. Весь синий-синий и черный. Вот как глаз, - сунул пальцем в лицо Василия. У Василия необыкновенные для эвенка крупные глаза синего цвета с черным зрачком. Наследство, оставленное с далекого казачьего колена в его роде. Я поразительно точно, есть во мне такая способность, увидел громадный синий-синий глаз озера среди пустоши тайги с глубоким зрачком посредине. "Почему со зрачком?" - подумалось, и я улыбнулся этому вот вызванному видению.
- Так пойдем туда...
- Далеко, однако.
- Ну так что. У вас вроде как тоже отпуска.
Василий и Осип - штатные охотники, и сейчас для них было как бы межсезонье, ничем не занятое.
- Отпуск, отпуск, - закивали они.
- Возьмем сухарей, спирту, рыбы...
- Мясо сухой есть, соленый есть, однако... - живо откликнулся Василий, а Осип чуть по-утиному свалил голову набок и словно бы прислушивался к чему-то внутри себя.
- Пойдем, чего там, - не унимался я.
- Однако далеко... День, два идти надо...
- Ну так что, не дойдем, что ли, а?
Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки закатали, просыпая иногда русские слова. Я заметил, что многие народы, будь это северяне, легко поддающиеся влияниям, или южане и даже жители Средней Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах запросто употребляют русские слова. Они как бы уже не могут обойтись без них в общении друг с другом. Говорили эвенки долго. Василий вроде бы склонял товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался, но, похоже, боялся чего-то, то ли долгого пути, то ли сомневался - найдут ли они озеро. Наконец Осип сказал:
- Ладно, однако. Ладно.
- Что ладно, Осип?
- Однако пойдем... Туда Хына не велел ходить. Однако Хына подох маленько. Кого спросишь?
Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и не понял: то ли последний шаман, то ли деревянный божок, которого прятали эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род, от одного старца к другому, и потеряли все-таки. "Один спрятал Хыну, да, однако, подох маленько", - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
"Подох" - это выражение вовсе не определяет отношение к случившему, как, скажем, у нас: "подох как собака". Это слово бытует скорей к значении "ушел к верхним людям".
- Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с Осипом, но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайшего портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных выпивок, хотя в неотвратимости их участвовала с охотой. Решено было выходить из Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был длинный день, часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знатно. Расстались мы возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам в обмен на трояк из форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепленых вин не пью, но из уважения к своим друзьям пригубил. Расстались, уверенные встретиться от десяти до одиннадцати вечера на том самом месте, где увиделись утром. И время и место по каким-то глубоким соображениям определил Осип. Попрощались, и я отправился на реку, чтобы искупаться, а потом уже и поспать.
