Аркадий Стругацкий - Десантники
И Лю Гуань-чэн, атмосферный физик, думал о Горбовском. Он размышлял над его прощальными словами: «Посмотрю, стоит ли». Лю Гуань-чэн очень боялся, что Горбовский, вернувшись, скажет: «Не стоит». Так уже случалось несколько раз. Лю Гуань-чэн занимался бешеными атмосферами и был вечным должником Горбовского, и каждый раз ему казалось, что он отправляет Горбовского на смерть. Однажды Лю сказал ему об этом. Горбовский серьезно ответил: «Знаете, Лю, еще не было случая, чтобы я не вернулся».
Генеральный Уполномоченный Совета Космогации, директор Транскосмической звездолетной базы и лаборатории «Владислава ЕН 17», профессор и десантник Август-Иоганн Бадер тоже думал о Горбовском. Почему-то он вспомнил, как пятнадцать лет назад на Цифэе Горбовский прощался со своей матерью. Горбовский и Бадер уходили к Трансплутону. Это очень печальный момент — прощание с родными перед космическим рейсом. Бадеру показалось, что Горбовский простился с матерью очень небрежно. Как капитан корабля — тогда он был капитаном корабля — Бадер счел своим долгом сделать Горбовскому внушение. «В такой печальный момент, — сказал он строго, но мягко, — ваше сердце должно было биться в унисон с сердцем вашей матушки. Высокая добродетель каждого человека состоит в том, чтобы…» Горбовский слушал молча, а когда Бадер закончил выговор, сказал странным голосом: «Август, а у вас есть мама?» Да, он так и сказал «мама». Не мать, не муттер, а мама…
— Вышел на ту сторону! — воскликнул Лю.
Валькенштейн поглядел на экран. Всплески туманных пятен исчезли. Он поглядел на Бадера. Бадер сидел, вцепившись в сиденье стула, и у него был такой вид, словно его тошнит. Он поднял на Валькенштейна глаза и вымученно улыбнулся.
— Одно дело, — старательно выговорил он, — когда ты сам. Абер совсем другое дело, когда некто другой.
Валькенштейн отвернулся. По его мнению, было совершенно безразлично, кто делает дело. Он поднялся и вышел в коридор. У кессонного люка он увидел незнакомого молодого человека с бритым загорелым лицом и бритым лоснящимся черепом. Валькенштейн остановился, оглядывая его с головы до ног и обратно.
— Кто вы такой? — спросил он неприветливо. Меньше всего он ожидал встретить на «Тариэле» незнакомого человека.
Молодой человек кривовато усмехнулся.
— Моя фамилия Сидоров, — сказал он. — Я биолог и хочу видеть товарища Горбовского.
— Горбовский в поиске, — сказал Валькенштейн. — Как вы попали на корабль?
— Меня привез директор Бадер…
— А-а, — протянул Валькенштейн. Бадер прибыл на звездолет два часа назад.
— …и, вероятно, забыл про меня.
— Естественно. Это вполне естественно для директора Бадера. Он весьма взволнован.
— Я понимаю. — Сидоров поглядел на носки своих ботинок и сказал: — Я хотел переговорить с товарищем Горбовским.
— Вам придется подождать. Пойдемте, я провожу вас в кают-компанию.
Он проводил Сидорова в кают-компанию, положил перед ним пачку последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались, Бадер утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные всплески.
— Возвращается, — облегченно вздохнул Диксон. — Он сказал, что одного витка на первый раз достаточно.
— Конечно, достаточно, — согласился Валькенштейн.
— Вполне достаточно, — добавил Лю.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Лю.
— Все в порядке, — ответил Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал. — То есть что я говорю — все в порядке? Все ни к черту не годится.
— А что именно? — осведомился Валькенштейн.
— Я есть хочу, — заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав. — Дурацкая планета.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
— Дурацкая планета, — повторил Горбовский, глядя поверх голов.
— Это весьма трудная планета для высадки, — подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая слова.
— Дайте мне поесть, — попросил Горбовский.
Когда он вошел в кают-компанию, Сидоров вскочил на ноги.
— Сидите, сидите, — благосклонно сказал Горбовский и повалился на диван.
— Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.
— Ничего особенного. Наши боты не годятся для высадки.
— Почему?
— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
— Атмосферные магнитные поля, — предположил атмосферный физик Лю и потер руки, шурша ладонями.
— Может быть, — отозвался Горбовский.
— Что же, — неторопливо сказал Бадер. — Я дам вам импульсную ракету. Или ионолёт.
— Дайте, Август, — оживился Горбовский. — Дайте, пожалуйста, нам ионолёт или импульсную ракету. И дайте мне поесть что-нибудь.
— Интересно! — воскликнул Валькенштейн. — Да я и не помню уже, когда в последний раз водил импульсную ракету.
— Ничего, — успокоил Горбовский. — Вспомнишь… Послушайте, а дадут мне сегодня поесть?
Валькенштейн извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
— Пожалуйста, Леонид Андреевич.
Горбовский нехотя встал с дивана.
— Всегда приходится подниматься, когда надо что-нибудь делать…
Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, — сказал он слабым голосом. — Наиболее лучшую.
— Дайте, Август. Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
