Юлия Иванова - Последний эксперимент
И все-таки, что мне тогда захотеть? Может, юного Бернарда? Или бифштекс с кровью?
До двенадцати оставалось сорок семь минут. В случае неудачи Ингрид Кейн будет сегодня мертва. Надо успеть замести следы. Моя последняя работа касается только меня. Я отдала ей сорок лет жизни.
Удача или поражение? То, что в конце концов стало у меня выходить с животными, могло обернуться полным фиаско, когда дело коснется людей. Мозг шимпанзе и мозг человека… И все же то и другое — мозг. Скорей бы уж! Ты слишком любопытна, Ингрид.
Я чересчур быстро шла и долго не могла отдышаться у дверей лаборатории. Кружилась голова, сердце покалывало. Не умереть бы до опыта, вот так, примитивно и вульгарно, на травке собственного парка, под развесистым дубом. Кажется, отпустило. Ты всегда была везучей, Ингрид.
Я набрала номер шифра, и дверь бесшумно открылась. Обезьянки Уна и Ред с радостным визгом бросились ко мне, и я дала им по грозди бананов. Единственные животные, которых я сохранила. Наиболее удачные. Уна была раньше старым, подслеповатым существом, отягощенным всевозможными болячками. Я подарила ей тело годовалой Эммы, и она упивалась своей второй молодостью. Уна изо всех сил добивалась благосклонности Реда, но у того ситуация была посложнее. В прошлом своем существовании он был самкой, неоднократно рожавшей, и никак не мог приноровиться к своему новому естеству.
Первым делом я собрала все пленки с записями опытов и разложила прямо на полу костер. Примитивный, но верный способ. Пепел убрала пылесосом. Расправиться с приборами было еще легче, хотя вряд ли кто-либо смог бы догадаться об их назначении, Затем я выпустила на волю Уну и Реда — животные умеют хранить тайну — и приступила к главному, В потайном сейфе хранился мой ДИК — душа Ингрид Кейн, так я его назвала в шутку. Впрочем, он и был предназначен запрограммировать мою душу и перенести ее в тело той незнакомой девушки.
* * *
Она пришла ко мне несколько дней назад, неправдоподобно юная и хорошенькая, в короткой зеленоватой — под цвет глаз тунике, с золотой змейкой, искусно вплетенной в пепельные, опять-таки с зеленоватым отливом волосы. Крашеные или свои? Этот вопрос настолько занимал меня, что, проведя ее в кабинет, я первым делом выяснила это. Волосы оказались своими.
— Так кому нужны мои услуги? — спросила я, уверенная, что она пришла относительно кого-либо из своих престарелых родственников или знакомых.
— Мне.
Я даже переспросила.
— Мне! — отчетливо повторила она. — Я хочу умереть.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать.
Да, про нее нельзя было сказать, что она «устала». Умереть в девятнадцать лет, когда жизнь так прекрасна!
— Когда жизнь так прекрасна… — произнесла я вслух, и в отношении ее эта фраза не показалась мне нелепой.
— Я хочу умереть, — повторила она.
— Но причина?
— Я, кажется, имею право не ответить.
— Что же, конечно.
— Тогда я не отвечу.
Голос ее стих до шепота, и тут я впервые заметила в девушке какую-то аномалию. Будто невидимая болезнь подтачивала ее изнутри. Может, так и есть?
— Вам нужно пройти обследование. Зайдите в камеру. Разденьтесь.
Девушка скинула тунику, На цветном экране я теперь видела ее всю, стройную, крепкую, бронзовую от загара. Включила приборы и придирчиво обследовала каждую часть ее организма, от маленьких узких ступней до кончиков натуральных волос. Девушка оказалась абсолютно здоровой, насколько вообще можно быть здоровой в девятнадцать лет. Даже ни одного запломбированного зуба!
Ее мозг по общим показателям тоже был вполне здоров. Для меня остались скрытыми разве что ее мысли, но чтобы их узнать, пришлось бы вести ее в лабораторию, что было крайне заманчиво, но неосуществимо.
Я все не выключала экран: я поймала себя на том, что любуюсь ею. Убить все это, обезобразить, превратить в горсть золы. Абсурд.
А что, если… Душа Ингрид Кейн в этом теле. Заманчиво. Но я не хотела проводить свой последний эксперимент в такой спешке. Надо еще тысячу раз подумать, проверить. Ведь в случае неудачи Ингрид Кейн умрет, так и не удовлетворив своего любопытства. Еще хотя бы полгода.
Но через полгода этой девушки уже не будет. К тому же через месяц-другой я просто рухну где-нибудь на дорожке парка, и не сработает гипотермия, и отключится сознание. Как было с Бернардом. Есть над чем подумать.
Ее волосы. И ноги. В молодости я была, кажется, ничего себе, но с волосами у меня вечно не ладилось, а надевать платье выше колен было категорически противопоказано. Неужели ты все еще женщина, Ингрид?
— Можете одеться. Ваше имя?
— Николь. Николь Брандо. — Она застегнула ремешки сандалей и выпрямилась. — Если вы мне не поможете, я брошусь с крыши. Или с моста.
По выражению ее лица я поняла, что она действительно так сделает. Какая странная девушка. Она не выглядела здоровой, несмотря на свое здоровье, несмотря на красоту и молодость. С подобным парадоксом я столкнулась впервые.
— Хорошо. Вам полагается три дня, чтобы подумать и достать необходимые документы.
— Что нужно?
Она аккуратно, как школьница, записала в блокнот.
— Значит, в субботу, ровно в двенадцать. Я приду. До свидания, мадам Кейн.
* * *
До двенадцати оставалось восемь минут, когда я вышла из лаборатории, ставшей теперь просто замусоренным помещением, в котором выжившая из ума старуха разводила обезьян, собак и кошек. Я очень устала и едва тащилась через парк к дому, прижимая к животу ДИКа, для отвода глаз упакованного в нарядную рождественскую коробку с бананами. Он был достаточно тяжел, но я никому не доверила бы его нести, даже Жаку. Вновь перед глазами плыли темные круги, воздуха не хватало, в груди давило и поскрипывало. Пожалуй, я никогда так хорошо не понимала своих клиентов, как в эту минуту. Надоело, устала. Но нет, еще одно усилие. Мне интересно, что получится.
Как всегда, везет. Не только удалось доползти до усыпальницы, но и остаться незамеченной. Я надежно спрятала ДИКа в кадке с финиковой пальмой и пошла наверх.
— Как вы себя чувствуете, мадам?
— Прекрасно, Жак. Лучше чем когда бы то ни было.
— Вы плохо выглядите. Я вызову Дока.
Только этого не хватало! Док живо определит мое состояние, и тогда не миновать стационара в клинике. Часы пробили двенадцать.
— Чепуха, Жак. Просто немного устала. Я, пожалуй, полежу. Если придет девушка, дай знать.
— Слушаю, мадам.
Кажется, я вздремнула, а когда открыла глаза, часы показывали двадцать минут первого.
Не пришла. Все правильно. Было бы странно, если бы пришла. И тут же услышала на лестнице грузные равномерные шаги Жака.
