Юрий Никитин - Скифы
– Наверное, рыжий, – предположил Тор. – Морда ехидная. И шустрый больно. Весь как мессаги…
Крылов промолчал, потому что, когда первый раз собирались на невиртуальную встречу, тоже все поражались несовпадению. Его, к примеру, все почему-то представляли чернявым остроносым субъектом, злым и раздражительным, с желтым нервным лицом, ядовитым, суетливым, а встретили накачанного бодрого толстячка, с румянцем во всю щеку, рыжего, веселого, хохочущего, любителя пива и женщин: любых, только побольше, побольше. Тор, напротив, настоящий Тор, как все и представляли: рыжий, огромный и могучий, бог грома и молнии, воинских забав, старший сын Одина. При взгляде на него, еще не услышав его ника, невольно ищешь взглядом знаменитый летающий молот, а когда услышишь, что этого гиганта зовут Тор, снова смотришь, где же все-таки этот чертов молот.
Поток машин оборвался, но Журавлев с высоты бордюра увидел спешащих в сторону кафе с другой стороны Lordwolf’а, Янковского и блистательную Лилию. Рослый Журавлев как ледокол раскалывает толпу… нет, с его седеющей головой он больше похож на айсберг. Янковский быстро-быстро объясняет что-то, жестикулирует с такой скоростью, словно руки работают пропеллером, а Лилия несет себя горделиво и вызывающе, на нее оглядываются как мужчины, так и женщины, лбы в гармошках: где раньше видели эту фотомодель или голливудскую киноактрису? Никто из корчмовцев не решается спросить, сколько ей лет, уж очень блистательно красивая молодая женщина, но, сколько в Корчме помнили, она всегда хозяйка сайта, как и хозяйка крохотного издательства, где она же и дизайнер, и грузчик, и продавец. И все встречи устраивает и организовывает тоже она, словно у нее в сутках часов по семьдесят…
Через окно видно, как эти две группы, соприкоснувшись, исполняют ритуал приветствий: кто обнимается, кто щупает друг другу ладони, кто залихватски шлепает по влажным спинам. За это время снова вспыхнул зеленый огонек, Лилия толкнула зазевавшегося Журавлева на проезжую часть. Остальные потянулись послушно и аккуратно следом – это на обратном пути уже сами автомобили будут шарахаться от этого веселого галдящего сброда!
Из кухни накатывали запахи жареного мяса. Валентина знала, что если встреча затянется, то молодым здоровым желудкам потребуется нечто посущественнее, чем креветки.
В двери как тараном вломился бодрый гвалт. По дороге все перезнакомились, новички теперь с любопытством смотрели на ранее прибывших, стараясь угадать, кто из них кто. Крылов пошел по всем с протянутой рукой, ритуал ощупывания ладони, что поделать: живем в этом мире, называл себя, слушал имена, тут же забывал, улыбался, краем глаза посматривал, чтобы никто не сел на его любимое место у окна.
Рассаживались тоже шумно, двенадцать человек, самые отборные, самые интересные, показавшие себя в виртуальных спорах. Большинство продолжали бесконечные дискуссии, что начались еще в виртуальной Корчме и кипели по дороге.
Во главе стола посадили Журавлева и Лилию. Крылов посматривал на них с удовольствием. Журавлев, высокий, что редкость для людей его возраста, тогда акселерация еще не проснулась, крепкий как дуб, и, что самое удивительное опять же для людей его возраста: дружит с компом, знает программы, сразу же освоил Интернет и с удовольствием следит за всеми новинками, тут же апгрейдивает, знает характеристики плат, что еще только готовятся к выпуску, сам инсталлирует программы, а то даже и вносит в них кое-какие изменения.
Ходит он обычно, как и сейчас вон сел за стол, с расстегнутой на груди рубашкой, откуда выбивается густая седая шерсть, длинная и с толстыми волосами, пуля запутается, рукава закатаны по самые предплечья, все такой же, как и сорок лет назад, не замечая, что его бывшие однокашники-хулиганы стареют, седеют, начинают ходить мелкими шажками, одеваются потеплее, потеплее…
К Крылову подсел Яшка, застенчивый, вечно горбился, что с его ростом вообще-то понятно.
– Чего Черный Принц такой злой?
– Наши гомосеки, – ответил Крылов, – или не гомосеки… не помню, какие-то сексменьшинства показ устроят в Большом Кремлевском дворце. Не то публичное совокупление с животными, не то только друг с другом и желающими из публики. Ну, наш патриот желчью брызжет…
Его один корчмовец, злой и непримиримый большевик Матросов, прорычал:
– Что значит «наши»? Если гомосек – уже не наш. К стенке гадов!
А добрый Яшка встревожился:
– В самом деле гомосеки?
– Не знаю, – ответил Крылов. – Да разве важно? Все они гомосеки.
Яшка отпрянул вместе со стулом:
– Ну ты даешь! Как это?
– Должны быть места, – ответил Крылов значительно, – которые… э-э… святы. Куды низзя с барабаном и в шортах. Букингемский дворец, Тадж-Махал, Кремль… Это последние твердыни. Если в Кремле пройдет шоу юсовских клоунов, то, считай, последняя крепость России взята. А что у нашей армии все еще есть атомные бомбы, то это все фигня. Если в Кремле позволят ходить голым девкам, то, считай, Россия рухнула… И атомные бомбы не спасут.
Яшка возразил с неудовольствием:
– Ну почему же так? Голые девки – это хорошо. Прогрессивно. Ты вон каждую провожаешь взглядом.
– Это не я провожаю. Это обезьяна во мне провожает, – объяснил Крылов. – Большая, толстая и рыжая обезьяна. Гнусная. Я с ней борюсь… с переменным успехом, правда. Но борюсь. Чаще она меня, конечно, но борюсь же!.. Это очень здоровенная обезьяна. Когда она совсем меня одолевает, я иду на трюк: быстро поддаюсь ей, затем тут же… пока она еще ничего не хочет, беру верх!
Он захохотал – как приятно обескураживать собеседника, взгляд его неспешно скользил по лицам, уши вбирали слова, мозг привычно расчленял на паузы, интонации, тембр, ни на миг не оставляя работу, как не прекращал даже в те редкие, надо сказать, моменты, когда бывал в полной отключке, будь это глубокий сон или перепой. Во всяком случае, нередко после пьянки он обнаруживал, что мозг сам по себе закончил заказанные ему еще неделю назад расчеты, за которые никак не мог взяться из-за нехватки времени или же потому, что постоянно отвлекают… эта гнусная обезьяна или что-то еще. Тоже обезьянье.
– Для меня стало понятно, что страна обречена, – сказал он размеренно, – когда я увидел, как правительство в полном составе ринулось… в больницу навещать инфарктнувшего клоуна Юрия Никулина. Страна в разрухе, все горит, ломается, взрывается, а президент страны грозно требует от врачей, чтобы сделали все возможное, чтобы спасти жизнь его любимому клоуну. Мол, первоочередная задача России! И глава правительства Черномырдин мчится в больницу и трясет врачей, чтобы сделали все возможное, нельзя же умереть клоуну от какого-то инфаркта… Для меня дело не в том, что страна рушилась, что у правительства должны быть задачи поважнее, но… одновременно с клоуном в другой больнице, не такой престижной, умирал сам Святослав Рихтер! Рихтер – олицетворение культуры, искусства, перед которым весь мир почтительно снимал шляпы… но что такое для нашего правительства Рихтер? Кто его навестил? А вот клоун – это да. Да еще рассказывавший по Центральному… подумать только – Центральному телевидению пошлейшие анекдоты! В самое что и есть смотрибельное время, когда все вернулись с работы, поели и сели перед телевизорами. Да, это и есть та Россия, с которой противно… даже не подберу достаточно крепкое слово! Но мне противно. И потому я больше не русский.
