Владимир Колотенко - Дети света
- Тогда кто-то из шумерийцев, - произнесла Нана, истолковав мое молчание, как похороны Адама, - Гильгамеш, или кто там еще? Если вам не нравится Хаммурапи.
И снова никто не откликнулся на ее призыв.
Мы шли уже по пятому кругу.
- Тину же, - говорит Лена, - взяли бы Тину!
Я только улыбнулся.
- Вы что ж, боитесь Адама, трусите?! - воскликнула Анаис.
Смешно было это слышать: никакого страха мы давно не испытывали. Мы просто перестали бояться.
- Для Адама у нас есть только кусок буро-рыжей глины, - заявила Николь, - из него ничего не получится.
- De nihilo nihil (Из ничего - ничто, лат.), - с ухмылочкой буркнул Вит и добавил: - le mort saisit le vif (Мертвый хватает живого, фр.).
Что касается клонирования Адама или Иисуса, интуитивно мы понимали: сюда нельзя. Пока нельзя. До тех пор, пока у нас не появится уверенность в том, что риск наш будет оправдан.
- Риск? - спрашивает Лена.
- Смелость здесь была неуместна.
- Гермес Трисмегист, - повторил Юра.
Все слышали и снова промолчали. Жора спросил:
- Кто такой этот твой Трисмегист?
Юра, улыбнулся и не сказал ни слова. Он не понимал, зачем Жора о нём спрашивает. Ведь Жора просто бредил Трисмегистом! Трисмегистом и Тиной! Он иногда даже путал их.
- Как же их можно спутать? - спрашивает Лена.
- Их-то? Запросто! Они же как две капли...
- Рыжие? - спрашивает Лена. - Волосатые?..
- Как две капли, - говорю я.
Лена только улыбается.
- С Тиной он как-нибудь сочетается? - зачем-то еще раз спросил Жора.
- Как-нибудь, - кивнул Юра, - соприкасается...
И снова загадочно улыбнулся.
Мы все притихли, ожидая решения.
Даже Света не насиловала нас своим Переметчиком.
- Позвони Юльке, - говорит Лена, - у неё там что-то...
- А где она?
- В Гоа, где же ещё?
С этим Гоа надо что-то делать! Решительно надо! Юлька совсем потерялась... Морские черепахи, скаты, барракуды... акулы... Да-да - даже акулы! Она их приручает. А ещё ей надо преуспеть в конкани, в маратхи... Каннада, урду... Спрашивается - зачем? Мало ей хинди? Совсем потерялась! Сперва Аня, затем Юлька с Тинкой...
Потерялись.
Глава 4
Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды имен самое, на наш взгляд, прекрасное, самое незапятнанное, наидостойнейшее, царственное имя, царское и даже божественное, безгрешное, обласканное тысячелетиями, увенчанное любовью веков и всеми известными добродетелями, - мы могли бы себе позволить такую роскошь. Если бы не неумолимый приговор компьютера: «Христос». Из огромного множества имен, собранных нами по крупицам со всего света, чьи гены хранились в наших пробирках и колбочках, в термостатах и сейфах под строжайшим контролем и за всеми семью печатями, тест на высшую, так сказать, добродетельность не прошло ни одно. «Христос» - только одно имя высвечивал компьютер. Иисус! Мы и без тестирования знали, что самое подходящее имя для начала нового рода - Иисус. Но разве мы могли себе позволить такое - Иисус! Разве мы могли так рисковать?! Мы снизили требования, поуменьшили, так сказать, добродетельность будущего первенца, и компьютер высветил имя Сократа. Ни Македонский со своими Аристотелем и Диогеном, ни Цезарь со своими Клеопатрой и Брутом, ни Эразм Роттердамский, ни Монтень или Паскаль, или даже Ларошфуко вместе с Жан Жаком Руссо или даже Флобером, или тем же Толстым, или Чеховым, или Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным, ни даже Мерилин Монро со своими братьями Кеннеди как и ЭфЭм со своими «Братьями Карамазовыми», ни братья Кличко не попали в шестерку лучших пар. Рейтинг Иисуса был недостижимо высок. Странно, но самых ярых борцов за мир во всем мире и счастье народов там тоже не было. Компьютер был неумолим и холоден, как лед: Мария Тереза, Ван Гог, Иоанн Павел Второй... Горбачев или Картер? Нет. Какую уж он там применил систему отбора, какие «за» и «против» использовал одному Богу известно. Ясно было одно: он не очень считался с нашими желаниями. Ему, этому бесчувственному, расчетливому и высокомерному куску пластика с прецизионной начинкой было, собственно, наплевать на наши планы и чаяния. Он был неприступен, как средневековая крепость.
- Оставьте на-адежду, - прорек тогда Вит.
- Тупица! - возмущался компьютером Жора.
- Урррод! - шептал Стас, алчно жуя свои любимые неразжевывающиеся ошметья подсоленных сушеных кальмаров.
- Да он просто у вас дебил, - сказала Тая, - чего вы от него хотите?
А я был рад, что все шло по плану. Программа работала так, как ей и предписывалось, и никакая самодеятельность не должна была нарушать ход событий. Сейчас век такой: атом, ген, квант... Расчет!
Мы попробовали еще раз пробежаться по истории в алфавитном порядке:
Анаксагор, Анаксимен, Аристотель, Александр, Аристофан...
Кроме Аристотеля и Александра все остальные для меня ничего не значили, хотя Архимеда я ясно себе представлял: этакий отрешенный, рисующий свои теоремы на песке (как и я свои Пирамиды), пока его не разрубил мечом какой-то тупой вояка-римлянин (а кто разрубит меня?).
Автандилы и Аваакумы, Аристархи и даже Андроповы бродили у нас бесконечными толпами...
- Теперь «Б»! - сказала Юля, - на «Б» я знаю многих...
- «Б» - хорошая буква, - сказал Юра, - скажем, Таис Афинская...
- Она же просто гетера, - сказала Юля.
- Конечно, просто...
- Блез Паскаль, Бабель, Бебель, Бродский, Боткин, Берия, Бонч-Бруевич, Брежнев...
Потом были и Владимир Мономах и Вячеслав Ушков и Воланд, ...
Жанна д'Арк! Жан Жак Руссо, Женевьева...
- Зеикаэлэмэнопэрэсэ...- протараторил Стас.
- Соломон, Семирамида, Сократ, Сенека, Спиноза Сен-Симон, Сент Экзюпери, Сталин, Стриндберг, Солоухин...- распинался Кристофер.
- Самуил Маршак, Солженицын... Слава Ушков, - вяло произнес Дик.
Все упражнялись в знании алфавита.
- Сашка! - вдруг выкрикнула Ия, - Сашку забыли!
Все посмотрели на неё.
- Какого ещё Сашку? - спросила Джина.
- Македонского, вот какого!
Ах, да!.. Да, конечно!.. Шурика... Разве?
- Да нет, не забыли, - заверил Алька, - мы его немного припрятали.
- А на «п» - Паганини, - сказал Бред, - вы Паганини забыли, друзья. И Башмета тоже.
- Рррррррррррррррррррррррррррр...- прорычал Стас.
- Теперь - «Т».
- Опять же - Таис... Тамара, Татьяна, Тоня, Тася, Тобосская Дульсинея, Таира, Тамила, Таисия, Тала, Тереза...
Это была пулемётная очередь!
Вдруг как капля в молчащий колокол: «Тинннн...».
- Тина...
Все звуки вдруг умерли, стихли...
- Тина, - ещё раз произнёс Жора, и все повернулись к нему, - Тинико!
- Тинико?
«Тинннн...» - бабахнула новая капля.
- Вот видите, - сказал Жора, - капля камень долбит! А Тина - наша главная капля! Не так ли? - Жора наклонился и заглянул мне в глаза. - Рест скажи...
Сказать было нечего. И без слов было ясно, что от Тины нам не отвертеться.
Я, убитый, молчал.
Эти капли не только камень долбили, но и мою бедную голову: «Тиннн...»!
- Может быть, все-таки Клеопатра? - настаивал Дик. - «Клеопатра» - значит «славная по отцу». Почему мы не можем позволить себе славить род фараонов по женщине? И какой женщине!
- Дик, отстрянь, - вяло произнёс Стас.
Дик встал с табурета, и требуя тишины, обвел всех нас прищуренным взглядом, и вдруг, поднявшись на цыпочки на чистом русском и на одном дыхании произнес:
- «Чертог сиял...».
Он задрал голову, закатил глаза, размашисто взмахнул правой рукой, словно давая волю своим словам, и сделав два коротких, но очень эмоциональных шажка, продолжал:
... гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивной головой....
Мы, конечно же, были поражены не только тем, что «сердца неслись к ее престолу» или «Клянусь... О, матерь наслаждений, тебе неслыханно служу...», но и чистым русским Пушкина, и теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Клеопатра попадет в список наших первенцев. Из семи Клеопатр, известных истории, мы выбрали самую-самую - Клеопатру VII Филопатру, ту самую, которая по словам Аврелия Виктора словами Пушкина произнесет свое: «Скажите: кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?». Ту, кто стал украшением этой династии фараонов. Разве она так уж и славна добродетелями или небывалыми успехами? Или ее прославил вопиющий грех?
- Зачем тебе это? - вдруг громко спросил Стас, указав пальцем на ухо Вита.
- Что-что? - спросил Вит, выдернув наушники.
- Что там?
- Моцарт, Мо-оцарт, - сказал Вит, - сколько же можно слу-ушать вашу бббб-е-е-либерду!
Безусловно, нам стоило огромного труда из этого битком набитого знаменитостями мешка истории вытащить на свет божий и пустить в мир первую малую дюжину апостолов новой жизни. Мы понимали, что, давая путевку в жизнь, скажем, Македонскому или Гаю Юлию Цезарю и оставляя при этом за порогом жизни Аристотеля или Октавиана, мы возлагали на собственные плечи огромную ответственность за будущее планеты. Поэтому отбор был чрезвычайно жестким, если не сказать жестоким. Суровым!
