Георгий Гуревич - На прозрачной планете
Хватит у Виктора храбрости?
Мысленно он произносит дерзкие слова и видит мысленно же как змеится насмешливая улыбка на губах начальника.
— Вы старомодны, дорогой мой рыцарь, — скажет он. — Защищать и потакать — не одно и то же. Я учу Кравченко дисциплине, а вы мешаете. Ей самой пойдет на пользу такая защита?
— Но она девушка, она слабее нас.
— Я не требую невозможного. Галя не жалуется же…
Да, Галя не жалуется. Верная помощница Сошина все успевает, все делает как следует. Галя выносливее? Но Елена тоже спортсменка, у нее разряд по плаванию, и по прыжкам в длину. А у Гали никакого разряда, только терпения больше.
Виктор ворочается в спальном мешке, вздыхает. Что возразить? И надо ли возражать? Может быть, Сошин прав? И следует проявить принципиальность, любимой девушке заявить: «Лена, ты не права на этот раз. Никто не требует от тебя невозможного. Галя не жалуется же…»
А что Елена ответит? Вероятно, так: «Ну и иди к своей. Гале, целуйся с ней. А у меня волдыри на пятке». И еще крикнет: «Галка, посмотри на этого красноречивого. Он мои пятки агитирует, волдыри заговаривает…»
— Просто у Кравченко нет любви к геологии, — сказал как–то Сошин.
Виктор не согласен. Есть у Елены любовь. Ведь она сама выбрала геологический факультет, отнюдь не самый легкий, выдержала конкурсный экзамен, учится на пятерки. Елена с удовольствием следит за просвечиванием, разбирается в пленках куда лучше Виктора, радуется, если Сошин похвалит ее сообразительность.
Значит, есть у нее любовь к геологии.
Виктор не может разобраться. Он не знает еще, что в емком слове «любовь» есть два значения — любить и быть любимым. Бывает любовь к ребенку и любовь к удовольствиям, любовь — забота и любовь к чужим заботам. Елена любимица жизни, ей хочется быть любимицей геологии, ездить в далекие страны, делать открытия, получать награды.
Не только в геологии бывает так. Мечтают люди о море — о штормах, рифах, айсбергах, твердят с упоением экзотические названия: Курия–Мурия, Тонга–Тонга, Андеворандо. С трепетом вступает мечтатель на священную палубу и получает первое задание: «Держи ведро, держи швабру, драй палубу так, чтобы блестела».
Вот тебе и Курия–Мурия!
По–разному воспринимают новички эта первое испытание. Иной поворчит–поворчит, но зубы стиснет, скажет себе: «Ничего не поделаешь, Видимо, айсберги и кокосы еще нужно заработать. Если путь к ним лежит через швабру, пройдем и через швабру». Иной, слабенький, еще себя будет обвинять: «Вот какой я неженка, мне даже палубу трудно помыть! Буду тянуться, стараться, чтобы с корабля не списали». А третий, может быть самый сильный и здоровый, возвысит голос: «С какой стати мне швабру суют? Я моряк, приехал покорять бури. Подайте сюда штормягу в десять баллов, я себя покажу».
Нет, не покажет он себя. В шторм еще труднее.
Всю жизнь Елена считала себя человеком высшей категории. Училась лучше всех и без труда, учителя хвалили ее за светлый ум, она успешно занималась спортом, имела призы и грамоты. Ни минуты не сомневалась она, что сможет идти в экспедицию. Если будет трудно, Виктор поможет, на то он и мальчишка. Елена была красива, со школьной скамьи окружена восхищением, лестью влюбленных. Невольно у нее сложилось убеждение, что все обязаны стелить ей под ноги ковровые дорожки. Убеждение это не было сознательным. Если бы Елену спросили: «Кто тебе обязан? За что?» — она ответила бы со смешком: «Никто, конечно. Просто я молодая и должна погулять в свое удовольствие. Когда состарюсь, буду серьезнее».
И на практику Елена поехала с тем же чувством: экспедиция организуется для ее удовольствия. Будут красивые виды, вечера у костра, букеты полевых цветов, купанье в озерах. Будет возможность мир посмотреть и себя показать: показать, как она остроумна, какие у нее блестящие глаза, как хорошо она играет у сетки и как идет ей купальный костюм. И вот — ни букетов, ни купаний, ни сетки. Пустыня, зной, жесткое расписание, ночные переходы, дневные съемки, и постоянные окрики придирчивого начальника:
— Кравченко, почему не выдаете продукты?
— Кравченко, где вчерашние записи?
— Кравченко, почему отстаете?
— Все я да я, — жаловалась Елена. — Ну что он придирается ко мне? Честное слово, я даже думаю, что это такой способ ухаживания. Как у школьников младших классов: дернул за косу, значит нравишься.
И Виктор терзался, вопрошая себя: «Должен ли я вмешаться? А если вмешаться, чью сторону принять?»
Но решающий разговор произошел без его участия. Виктор возился с верблюдами, а Сошин с Еленой сидели у костра в полусотне метров от него. В стеклянной тишине пустыни и за километр был бы слышен ночной разговор.
С чего он начался, Виктор не разобрал. Потом Елена возвысила голос:
— Вы не имеете права. Есть же предел человеческой выносливости.
— Вам трудно? — спросил Сошин.
— Всем трудно. Но другие боятся сказать вслух.
— Разве я такой страшный?
— Вы не страшный. Вы равнодушный. Не думаете о людях.
Сошин усмехнулся:
— Вы понимаете так? Нет, моя вина в другом. Следовало договариваться на берегу, до отплытия. Но мне как–то не пришло в голову, что студентка захочет работать в полсилы. Я сам хочу в полторы, в две с половиной силы. Я вынужден. Вы девушка самостоятельная, рассудите сами, как нам следует работать?
Елена молчала.
— Вы знаете, — продолжал Сошин, — что поход наш испытательный, идем мы с новым прибором, занимаемся небывалым просвечиванием, создаем новую методику. Вы не умеете работать с «цветком», и я в сущности не умею. Идем, работаем и учимся. У нас двойная нагрузка. Но может быть, вы не хотите участвовать в создании новой методики?
— Хочу, — сказала Елена. — Но всему надо знать меру.
— Продолжим рассуждение. Есть у нас прибор, просвечивающий землю. Как вы думаете, где он полезнее: в горах или на равнине?
— Конечно, на равнине, — сказала Елена. — В горах разломы, сдвиги, сбросы. Там глубинные пласты приподняты, обнажены, и без просвечивания можно разобраться.
— А между прочим, не все так рассуждают. Товарищ Сысоев — вы видели его в первый день — считает, что надо начинать с предгорий, с городских окраин Кошабада. Сысоев говорит: «Все, что мы найдем возле города, полезно». Он говорит еще: «Не надо идти наобум. В науке нужна последовательность: сначала окрестности города, потом шоссе, кишлаки, сады, дачи… Хотите, я отправлю вас к Сысоеву? Никаких верблюдов и никаких палаток. Будете жить в гостинице, на работу ездить в автобусе, по воскресеньям посещать дамскую парикмахерскую?
В голосе Елены послышалось возмущение:
— За кого вы меня принимаете? Я же будущий геолог. Я не мечтаю о гостинице.
— Значит, предпочитаете пустыню?
