Артем Колчанов - Возвращение «Иглы» (фрагмент)
– Ошибаешься, был ещё космодром, день вакской атаки.
– Ах да, конечно.
– Как он из военного стал музыкантом.
– А как я стал администратором.
– По собственному желанию?
Рив кивнул:
– После вакской атаки он перевёлся в одну из элитных частей, которые первыми атаковали Вак, был тяжело ранен - повреждения позвоночника, провалялся в госпитале почти что год, практически полностью восстановился. Я вернул его на прежнее место. Но как только Вак был повержен, подал рапорт об отставке, как из армии, так и из СК, хотя последнего тогда не делал никто. Сейчас он майор в отставке.
– Ты называл его лейтенантом.
– Он для меня всегда им и останется… Может быть, он тогда был прав, не буду осуждать его за то. Может быть, музыкант Гранись и тогда был важнее для Латы, чем лейтенант Гранись. Но именно этот человек сделал из пятнадцатилетнего Сола музыканта. Из мальчишки, который до этого буквально бредил небом и космосом, который водил мой личный реактивник лучше меня самого, при моём-то опыте… что уж тут говорить.
– За это ты на него и в обиде?
– Можно и так сказать… Хотя сейчас точно и не знаю.
– И ты ничего не говорил про это?
– Не пришлось к слову.
– Насколько я помню, ты высказывался о Соле исключительно в полупренебрежительном тоне.
– Ну и что бы изменилось, если бы я сказал раньше?
– Моё отношение.
– Стало бы более предвзятым.
– Может быть более объективным.
– Всё равно это бы ничего не изменило.
– Я остаюсь при своём мнении.
– Твоё право.
Рив явно не желал продолжения этого разговора. Для чего увеличил тягу двигателей, переводя машину с суборбиты на моторный круг. Через восемь минут мы уже были в диск-ангаре "Иглы".
Для того чтобы всё же разрядить обстановку, Рив полушутливо отдал мне честь, улыбнулся и спросил:
– Разрешите вас сопровождать?
– Разрешаю… И не обижайся.
– Я и не обижаюсь.
– Спасибо.
Сделав шаг по направлению к лифту, я громко спросил:
– Рэй, где мы на этот раз будем беседовать?
– Иди в рубку, мы тут тебя ждём.
Я не стал уточнять, что он имел в виду, говоря "мы", через несколько секунд сам всё увижу.
Рэй сидел в кресле в "своём" продолжении рубки. А с этой стороны, неловко устроившись на краешке кресла, сидел мальчишка лет десяти-одиннадцати, нервно подёргивающий и поправляющий висящую на левом плече куртку. Этого мальчишку я видел в "Эйкане", когда приглашал собеседников для Эйка, он и тогда выделялся этой самой курткой на плече. Тогда я его не пригласил. Сейчас же, присмотревшись к мальчишке внимательно, я нашёл в его облике знакомые черты.
– Привет, командир, - сказал Рэй, словно бы не он говорил со мной лишь минуту назад.
– Привет, Рэй. Представь нашего гостя.
– Это Дорверит Фусись, сын полковника Фусись.
– Здравствуй, Дор. Я правильно догадался, ты сильно похож на отца, - сказал я, протягивая мальчишке руку.
Он резковато соскочил с кресла. Так, что куртка на плече не удержалась и скатилась на пол. Под курткой не было руки. Не то, что не было совсем, но то, что было, рукой назвать было трудно. Нет, это не какие-то последствия травмы, это отзвуки последней войны.
Я постарался не подать виду, мальчишка тоже. Он пожал мне руку и только потом поднял куртку и снова повесил на плечо, скрывая своё уродство. Но он явно был напряжён.
– Я знал твоего отца, Дор. Не настолько хорошо, как хотел бы. Мы вместе воевали на Онни. И ему я обязан жизнью.
Мальчишка смущённо кивнул, но так ничего и не сказал. Повернувшись к Рэю, я попросил:
– Выкладывай по порядку.
Рэй же кивнул Риву:
– Начни ты.
– Полковник Фусись был кремирован и похоронен после нашего первого возвращения на Лату. Я присутствовал на церемонии. Там же и увидел в первый раз его сына. Именно я организовал для него место в "Эйкане", как для сына погибшего героя. Может быть немного погрешив перед правилами, но действуя по духу. Рэй, ты это хотел услышать?
Рэй кивнул, потом щёлкнул пальцами, и рядом с ним материализовался Эйк:
– А вы мне и не говорили, что возвращение Реля - секретная информация.
– Она не секретная, такая масса людей об этом знает. Но и не из тех, которые выкладываются во всеобщий доступ.
– Я и не выкладывал. Просто рассказал ребятам, когда они спрашивали меня, что это за парень, с которым я до них беседовал.
– Возвращение Реля было жестом отчаяния, шансы на успех были минимальными. И это при том, что информации было практически достаточно. При том, что от самого Реля оставалось хоть что-то живое.
– Но ведь в принципе это возможно. Пример Реля - разве не доказательство? Шанс есть, каким бы минимальным он ни был.
– Шанс воссоздать нечто неполноценное, уродливое и страдающее.
Кажется, я начал понимать, о чём это они. Но всё равно, пусть скажут сами:
– Стоп. А теперь по порядку, не перебивая и конкретно.
Слово естественно взял Рэй:
– Беседуя с ребятами, Эйк рассказал им, каким образом был возвращён из небытия Рель, со многими подробностями, и позволил себе помечтать о том, что скоро можно будет вообще возвращать покинувших нас навсегда. Ребята оказались молодцами, настоящими латянами, не стали больше ничего расспрашивать, а уж тем более - просить.
Мальчишка в это время почти весь залился краской, я даже не знал, что вообще можно так краснеть, настолько сильно и почти равномерно.
– Но и в тайне не держали. И Дор узнал от них всё. Когда же наконец-то и ему подошла очередь поговорить с Эйком, он спросил прямо, можно ли восстановить его отца, погибшего на Онни. И Эйк, ни о чём не задумываясь, сказал, что принципиально это возможно. И Дор воспользовался правом просьбы.
О праве просьбы я знал. Уже знал. Потомок погибшего в бою героя имел право на просьбу. Но лишь в том случае, если она была направлена на спасение чьей-либо жизни. Отказать в выполнении этой просьбы было бы для латянина равносильно потере лица, уважения окружающих и доброго имени.
– Он хочет, чтобы мы вернули его отца.
– Отказать мы не имеем права, - сказал я.
– Но имеем право просить отказаться от просьбы.
– Ты считаешь, что реализовать данную просьбу невозможно?
– Шансы лишь теоретические. И даже теоретически они невелики. Одно дело - восстановить часть воспоминаний и личности четырнадцатилетнего. И совсем другое - целиком и полностью восстановить личность сорокалетнего, с нуля. Во-первых, для этого не набрать информации, она уже рассеялась. Уже нет многих людей, которые его знали. Много, чего нет, много, чего вообще невозможно восстановить. А откуда мы узнаем, что было важным, а что - неважным. Может быть самое важное было скрыто ото всех. И что мы получим в результате? Совершенно другую личность, во многом неполноценную, во многом противоречивую и почти наверняка страдающую от этого… Дор, твой отец погиб, прими это, мы не в силах его вернуть.
