Анна Агнич - Полдень, XXI век, 2013 № 01
— Хлеб да соль, Григорий Ефимович.
— Мы снедаем, а ты не облизывайся, — ответил я, как учил отвечать незваным гостям отец, и отодвинул пищу на край стола.
— Не волнуйся, я сыт, — сказал камнеглазый. — Меня зовут Виктор Семёнович Абакумов. Начальник контрразведки Наркомата обороны СССР.
— Наркомат и Эсэсэсэр — имена воистину демонские. Сатане служишь?
Так просто вывести из себя Абакумова не удалось.
— Я служу своей стране, — сказал он спокойно. — Союзу Советских Социалистических Республик. Одна из республик — Советская Россия. Наркомат расшифровывается как народный комиссариат. Впрочем, у моей организации есть ещё одно название. СМЕРШ. Можешь называть так, если больше нравится.
— Ладно, — сказал я. — Говори, что надо.
— Сейчас идёт война, Григорий Ефимович. Война с Германией, большая и очень тяжёлая. Мы побеждаем, но платим громаднейшую цену. Миллионы советских людей уже погибли и неизвестно, сколько погибнет ещё. Тебя оживили, чтобы ты уничтожил Гитлера.
Я нахмурился. Распутина убивали многажды, но Распутин не убивал никогда.
— Кто таков этот Гитлер? Кайзер? Император?
— Фюрер. Главный вдохновитель немецкого народа. Если его не станет, гитлеровцы мгновенно растеряют боевой дух. Тогда мы их просто раздавим.
— Россия воюет с германцем в одиночку? — Произносить этот самый Союз каких-то там Республик у меня язык не поворачивался.
— Нет. Соединённые Штаты Америки и Великобритания — наши союзники. Япония, Италия и куча мелкой европейской сволочи вроде румын и венгров — на стороне Гитлера.
— Франция?
— Франция разбита. Польша разбита. Сербия сражается. Немцы очень сильны. Поэтому их нужно обезглавить. Гитлер сейчас находится в своей главной военной ставке — «Вольфшанце». Туда тебя и забросят.
— «Вольфшанце»? — переспросил я. Слово было мерзостным и ранило рот, словно обломок зуба.
— «Волчье логово». Это в Восточной Пруссии, район Растенбурга. Операция готовилась совместно отечественной и британской сторонами.
— Обманут вас джентльмены.
— Ты мне эту панику прекрати, — с угрозой сказал Абакумов. — Пророк херов. Своё убийство предвидеть не мог, а туда же…
— Какая паника? Ведомо мне, что так будет. Они ведь всегда обманывают. Умный народ, но подлый. А смертушку-то свою я видел. Как в синематографе видел. Да бежать от неё не желал. Ибо всё в руке Господней. — Я размашисто перекрестился двуперстием.
Абакумов поморщился, будто и впрямь был клеймён Сатаною.
— Далее. Диверсионных групп будет несколько. На случай, если ты не дойдёшь. Кроме того, у нас имеются союзники в окружении самого Гитлера. Главный расчёт — на них. Завтра, с двенадцати до часу пополудни, они взорвут бомбу в кабинете совещаний. Если по какой-либо причине Гитлер останется жив, его наверняка попытаются эвакуировать. Либо бронепоездом, либо самолётом. Будешь ждать фюрера в районе аэродрома. Но не один, а с напарником, который в тонкостях знаком со всей операцией. Тем не менее, командуешь ты.
У него и в мыслях не было, что я откажусь. Да я и не собирался.
— Что за напарник?
— Англичанин. Вернее, еврей. Надеюсь, ты не антисемит?
— Галилеяне — божий народ. Моего секретаря звали Арон Симанович.
— Вот и прекрасно. — Абакумов повернулся к солдатикам: — Позовите мистера Даяна.
Воздушное пространство над Польшей, ночь с 19 на 20 июля 1944 года.Огромный, выкрашенный в густо-чёрный цвет аэроплан стряхнул наш планер в ночном небе, как мужик стряхивает соплю с пальцев. Аппаратик из дерева и шёлка клюнул носом, у меня перехватило дыхание, но Мойша выровнял полёт за считаные секунды. Я покрутил головой, однако не смог ничего рассмотреть. Даже звёзд не было. Будто мы не в небесах парили, рядом с ангелами и птичками Божьими, а тонули в океане, заполненном вместо воды отменной китайской тушью. Да и впрямь, какие ангелы ночью? Не встретить бы бесов.
— Долго лететь? — спросил я, наклонившись к затылку галилеянина.
— Часа полтора!
— Тогда спать буду. Разбуди перед приземленьем.
Он соорудил кружок из указательного и большого пальцев.
Надеясь, что это не изображение срамного места или другой какой пакости, я закрыл глаза и в минуту заснул. Приснилась Хиония Гусева, но не сующая с дикими проклятьями нож мне в живот, а ласково кормящая грудью — большой и мягкой, как у Аньки Вырубовой.
Восточная Пруссия, лес Гёрлиц, 20 июля 1944 года. Раннее утро.Облачённый в пятнистый балахон русского пластуна, гибкий и подвижный, галилеянин был почти незаметен в лесу. Плоская тридцатифунтовая банка с керосином, висевшая у него за спиной на лямках, и скорострельный пистолет-пулемёт Дегтярёва были обмотаны зеленовато-бурыми тряпками — для маскировки. Лицо закрывала тёмная противокомарная сетка, сквозь которую едва виднелась золотая звезда пророка Давыда на чёрной кожаной заплате поверх пустой глазницы.
Я же не скрывался. Незачем. Не тать, но архангел воздаяния, идущий, чтоб свершить Божий Суд. Чёрная косоворотка отменного шёлку, плисовые штаны с лампасом, заправленные в низкие яловые сапожки; расшитый петухами алый кушак. Смазанные коровьим маслом волосы блестели под ранним солнцем. Борода топорщилась дворницкой метлой. Тощий солдатский сидор с немногими нужными вещами был по-таёжному смещён на грудь.
Жадный лесной гнус не приближался ко мне ближе, чем на аршин. Зоркие глаза лесных тварей не видели меня, чуткие носы не обоняли, настороженные уши не слышали. И лишь трепещущие неизъяснимым ужасом сердца гнали прочь — хоть хищника, хоть жертву.
Шагалось легко и даже весело. Лес был не по-нашему чист. Ни бурелома, ни сухих деревьев — всюду чувствовалась рука привыкшего к порядку германца. На что им сдалась Россия, дуракам? Дикую да вольную, её не обиходишь и за тысячу лет. Будь ты хоть сам император Карл Великий.
Спустя три часа резвого хода я поднял длань.
— Стой. Можешь перекурить и оправиться.
Пока галилеянин шумно мочился в ложбинке за кустом черёмухи, я достал из сидора лаковый портсигар с вензелем дома Романовых. Раскрыл. Внутри, в замшевых ямках, лежали востроносые ампулы тёмного стекла и стальной шприц с гранёной иглой. Быстро закатав рукав, я перетянул левый бицепс кушаком, сжал кулак. Синие вены вздулись сибирскими реками в половодье. Из разломленной ампулы потянуло не то цветами, не то коньяком.
— Э-э-э… — протянул мой спутник. — Морфий?
— Прополис. На бензольном спирте. — Я вогнал иглу в вену и медленно надавил на плунжер шприца. Через миг тело затрясло как в лихорадке.
