Филип Фармер - Гоблин осатаневший
— Сдается мне, эта твоя причина как-то связана с английской парочкой.
— С чего это ты вдруг так подумал?
— Да просто потому, что они определенно обладают какой-то особой ценностью для тебя, иначе бы ты уже давно их прикончил. Впрыснул калибанит, поболтал о связях с Аньяной, а затем, независимо от результата, — бритвой по горлу и в колодец!
Восхищенно причмокнув, Ивольди заметил:
— Железная логика! Ты действительно достоин меня, древнего своего прародителя!
Настала очередь Калибана удивляться, но он и бровью не повел.
— Слыхал я, что мой предок Ксоксаз, подозревал, что его братцы замешаны тоже. Но чтобы ты… — Док нарочито недоверчиво покачал головой.
— Смею тебя заверить, что семейное древо Грандритов отнюдь не может похвастать иудейским монотеизмом, — вскинулся Ивольди. — В число твоих божественных предков входит даже старуха Аньяна, хотя последнего сына она родила в эпоху, когда по территории нынешней Германии еще бродили дикие племена, изъясняющиеся на одном из протогерманских наречий. Пусть гены ее и растворились в череде вековых наслоений, но ради справедливости следует отметить, что ты со своим сводным братцем Грандритом здорово смахиваешь на ее сыновей, настоящих титанов, героев своего времени. И я тоже один из твоих праотцев, хотя большая часть моих генов влилась в другую ветвь вашего семейного древа. Знаешь ли ты, например, что Симмонс, твой покойный дружок, тоже доводился мне каким-то там праправнуком? Вспомни его черты, сравни с моими! Все эти признаки, кроме разве что невысокого роста, унаследовал и его сынишка, мистер ван Вилар, обреченный на смерть вместе с тобой. Был у меня и еще один весьма характерный потомок — твой и Симмонса троюродный брат, тот самый ученый, что в начале двадцатого века доставил несколько весьма загадочных образцов с высокогорного плато в Южной Америке. Вот уж он был точной моей копией!
— Кузен Джордж Эдвардс! — сообразил Калибан.
— Дедуля! — жалобно завопил Пончо, грохаясь на колени и отчаянно заламывая руки. — Родненький! Не погуби!
Ивольди, смерив обнаженного паяца взглядом, иронически поджал тонкие губы.
— Прелестно, прелестно! Цирк на дроте, только подпиленном и над бездной! Мои аплодисменты. Приятно сознавать, что твой потомок и в предсмертный час не празднует труса, хотя это уже и не суть важно.
— Неужто ты без всяких сожалений загубишь родного внука, неужто преспокойно отдашь свою плоть и кровь на растерзание костлявой? — дурашливо запричитал Пончо, поднимаясь с колен.
— А почему бы и нет? — искренне удивился Ивольди. — Мне это далеко не впервой. Эфемерное всегда остается эфемерным.
За наружной решеткой объявился новый охранник. Медведь снова взревел, но из угла не тронулся.
— Простите, сэр, но нападающие уже близко, — сообщил посланец. — Занимают третий уровень.
— С минуты на минуту прислужники Девятки обнаружат, что назад им дороги нет, — пояснил Ивольди специально для пленников, — За спиной у них встанет непроходимая стена пламени. Сейчас мои помпы нагнетают в туннели последние литры напалма. Если же сунутся в боковые ходы, то упрутся в каменные завалы. Свободным останется только один путь — сюда, на ваш уровень. — Ивольди довольно осклабился. — Но тогда я откручиваю у себя еще один краник, и снизу в туннели течет студеная водица. Вы здесь вскоре ее дождетесь — если, конечно, напалм не доберется до вас раньше. Получается своего рода противопожарный гандикап, и если ты, Калибан, отдаешь предпочтение какой-то из этих стихий, тебе самая пора начинать молиться.
Пленники выдержали пристальный взгляд гнома, не поведя и бровью.
— Мне больше нравится твердость в людях, когда она не обращена против меня, — продолжал Ивольди после долгой паузы. — Но пусть даже так, пусть прямой вызов — все какое-никакое, а разнообразие, все развлечение в дурной монотонности мирских моих буден. Видите вот это? — Гном указывал на металлический ящик в углу под потолком. — Это специальная кинокамера. Она заснимет ваши последние мгновения, а после автоматически законсервируется. Когда я вернусь, то первым делом отправлюсь сюда и просмотрю киноленту. Надеюсь, вы меня не разочаруете и я смогу получить удовольствие.
Ивольди махнул рукой охранникам возле медведя. Те отступили, а за ними и двое остальных, с карабинами. Уже отходя, гном как бы спохватился:
— Да, чуть не позабыл! Я же приготовил для вас небольшой сюрприз, возможно, даже дающий определенный шанс на освобождение из камеры. Хотя, не стану скрывать, шанс этот весьма эфемерен. К тому же если тебе, Калибан, все же удастся им воспользоваться, перед тобой просто встанет очередная проблема выбора — вода или огонь. Тегtium non datur[8].
Ивольди повернулся и вышел за дверь, которая тут же с лязгом захлопнулась. Гризли снова взревел и грянулся грудью о решетку. Охранники опасливо отшатнулись, лишь один Ивольди и бровью не повел, хотя жуткие когти рассекали воздух в считанных дюймах от его морщинистого лица. Гном бросил короткий приказ, и антенны мгновенно утихомирили разбушевавшегося зверя.
— Калибан! — снова завел свою волынку Ивольди. — В любое время ты сможешь открыть внутреннюю дверь и войти в клетку с медведем! Но имей в виду — как только тронешь дверь, включится сигнал, вызывающий в медведе ярость. И не надейся успокоить зверя, захлопнув дверь снова — сигнал этим уже не прервешь.
Ты сможешь открыть также и внешнюю дверь — если сумеешь до нее добраться, конечно. Но не сразу. Реле времени в ней сработает ровно через пять минут после начала твоего визита к медведю. Эта маленькая подстраховка не позволит вам втроем выкинуть какой-либо фортель и унести ноги, обведя зверя вокруг пальца. Уточняю: когда откроешь дверь, в медведе проснется страстное желание разорвать в клочья все живое, что только попадется ему на глаза. Рост гризли — без малого три метра, вес — с полтонны.
Впрочем, вы вправе остаться и за решеткой, чтобы тихо и мирно встретить свой скорый конец от воды либо огня. Или все же сразитесь, проложите себе путь наружу, а там уже утонете либо поджаритесь. Выбор целиком за вами. И на сей раз, Калибан, все твое оружие — голые кулаки. Уж постарайся воспользоваться ими как следует!
Гном замолчал, явно дожидаясь от пленников хоть какой-то реакции. Но все трое стояли с непроницаемо каменными физиономиями.
— Ну, мне пора! — сказал наконец Ивольди. — Напоследок открою тебе, Калибан, одну тайну — где собираюсь провести день зимнего солнцестояния… В Стонхендже, сынок, на погребении Ксоксаза!
Док ничем не выдал своего крайнего удивления.
