Александр Полещук - Ошибка инженера Алексеева
— Большое вам спасибо, товарищ Алексеев, за признание роли философии, — насмешливо сказал Топанов. — А известно ли вам, что абстрактной истины нет, истина всегда конкретна? Именно при решении так называемых специальных вопросов вы обязательно должны применять философию, и применять ее сознательно…
— Но интересные результаты в науке получаются и без философии, — заметил я.
— Это заблуждение, — ответил Топанов, — к сожалению, довольно распространенное заблуждение. «Без философии» можно сделать вещь ненужную, нелепую, более того, человеческое целенаправленное действие «без философии», как вы выразились, вообще неосуществимо. Даже самый ярый философ-идеалист, сомневающийся в своих книгах в реальном существовании окружающего его мира, ждет поутру солнце, или включает лампу, исписывает вполне реальный лист бумаги, или печатает на машинке. В миллионы мгновений своей практической деятельности он становится на материалистическую позицию. Ведь если допустить, что и перо, и бумага, и солнце существуют только в сознании философа-идеалиста, то откуда к нему пришла уверенность в том, что он обнаружит эти вещи и предметы во внешнем мире? Но бумага иной раз все терпит… Нет, Алексеев, без философии не обойтись, а те, кто заявляет, что они-де заняты «чистой наукой» и философии не касаются, те по большей части подпадают под влияние философии самого низкого сорта.
— Но не все вечно под луной, может быть, в тех вопросах, которыми мы сейчас занимаемся, философия и не даст результата? Ведь может быть такое?
— Спасибо за откровенность, — сказал Топанов, — она многое упрощает… Иногда я сталкиваюсь с товарищами, охотно признающими роль философии, а на деле они думают так же, как и ты. Но диалектический материализм — вершина философской мысли, это лучшее, наиболее полное отражение действительных закономерностей природы. Это учение гибкое, готовое немедленно изменить свою форму при каждом новом великом открытии. Я не берусь указать тебе на пропущенный пункт в плане работ вашей лаборатории, но я смело могу сказать, что многие теоретические трудности объясняются философской слепотой. Особенно в таком вопросе, как происхождение звезд!.. Вот ты говорил мне, что при сверхвысокой температуре в недрах звезд рождаются ядра атомов — будущее термоядерное горючее звезды, так я понял?
— Да, так…
— Значит, нужна уже готовая звезда, чтобы создались атомы, и нужны атомы, чтобы загорелась звезда?
— Большинство астрономов считает, что атомы, вероятно, старше звезд, — ответил я.
— Очень конкретно! Сказать, что атомы моложе звезд, нельзя — звезды сами состоят из атомов. Но ведь и атом мог появиться только в результате каких-то пока неизвестных нам процессов.
— Об этом и я думаю… Но как связать происхождение атомов с эволюцией звезд?
— А что, если… — Топанов выжидающе посмотрел на меня, и я не мог не продолжить:
— …если атомы — ровесники звезд? Если они создавались вместе со звездой, в едином процессе? Здорово! Но это не моя мысль…
— Это тебя расстраивает? — рассмеялся Топанов. — Нет, нет, я ни на что не претендую — ни на соавторство, ни на что! И мысль не моя, Алексей Алексеевич… Она бродила в твоей собственной голове, я помог ей вылупиться на свет, очень рад. А она действительно интересна?
— Вы даже не представляете насколько! Я пойду, я сейчас пойду, нужно подсчитать, пусть грубо, но уже сейчас можно прикинуть…
— Не спеши… Все еще впереди, Алексей Алексеевич, а сейчас я подам тебе добрый совет: к Ленину нужно идти…
— К Ленину? Не понимаю…
— Мыслить по-ленински — вот твоя задача, Алексеев, а это совсем не простая задача. Мыслить по-ленински в твоей узкой специальности, искать в философии силу и смелость, выбирать средства для достижения цели по-ленински, оттачивать свое мировоззрение по-ленински… Это не дается просто. Я понимаю, что может таиться за разрешением загадки возникновения звезд. Понимаю! Вскрыть эту глубочайшую из тайн — это вырвать из рук мракобесия еще одну цитадель, это значит вложить в руки человека мощнейшее оружие! И помни: не делай из физических законов непогрешимых идолов…
— Я знаю, Максим Федорович, что всякий закон правилен только в определенных пределах, только при определенных условиях, но когда происходит ломка старых законов…
— Не так все это просто. Я помню, что у Ленина есть записи, ты найдешь это место в его «Философских тетрадях»…
27 марта. Да, я нашел это место. «Закон берет спокойное — и потому закон, всякий закон узок, неполон, приблизителен»… Значит — закон берет «спокойное», берет то, что в состоянии охватить наука именно в данный момент времени. Но, с другой стороны «закон есть прочное, (остающееся) в явлении»… Стеклянный шар, потертый кожей, — вот что было достаточно «спокойным» для первых шагов науки об электрических явлениях. Стрелка компаса указывает одним концом на север — вот что знали о магнетизме. Прошли века, и сейчас мы изучаем и находим законы для разогнанных до фантастических скоростей элементарных частиц, а магнитная стрелка непрерывно мечется, и мы шаг за шагом открываем причины ее волнения, ставшего «спокойным», то есть доступным для изучения в наш замечательный век.
Но закон берет не только «спокойное», но и «прочное» в явлении. Каждый новый закон углубляет, разъясняет, но вовсе не зачеркивает то положительное, что было достигнуто в прошлом.
Бесчисленные примеры нахлынули отовсюду… Каким незыблемым зданием высилась классическая механика, механика Галилея и Ньютона, но появилась теория относительности, которая только и смогла объяснить удивительные закономерности распространения света. А то, что в законах Ньютона оказалось «прочным», устояло. Пройдут века, а мосты и валы машин, стены зданий и корпуса кораблей будут, как и прежде, рассчитываться по формулам Ньютона, непригодным для расчета хотя бы быстролетящих атомных частиц.
А как наивно выглядели теперь претензии некоторых научных школ, заявлявших, что они на грани полного и исчерпывающего познания каких-то окончательных истин.
«Явление богаче закона»… Мы должны и будем открывать все новые свойства, все новые связи, мы будем идти по пути все более грандиозных обобщений, но природа всегда окажется неизмеримо полнее, чем любые законы.
Бесконечно медленный процесс развития и зарождения звезд постепенно становится все более и более «спокойным» для научного раскрытия его законов. Связать в единой теории ядро атома и громаду звездного скопления — и в моих руках будет ключ к пониманию тайны рождения звезд.
Иногда я заходил к Топанову. Он внимательно меня выслушивал, иногда советовал, и часто после этих бесед я резко менял направление поисков.
