Джек Вэнс - Поместья Корифона. Серый принц
Резко обернувшись, Моффамед с подозрением покосился на Джемаза — четки из полосчатого агата на концах многочисленных косичек болтались с тихим перестуком: «Откуда ты знаешь? Тебя учили гаданию на шарах?»
Джемаз показал лаконичным жестом, что отказывается обсуждать этот вопрос: «Как тебе известно, Ютер Мэддок погиб».
Глаза Моффамеда снова выпучились — на этот раз, по-видимому, жрец удивился непритворно: «Почему бы мне это было известно?»
«Говорят, жрецы владеют искусством телепатии».
«Только в определенных обстоятельствах. Причем событий в Алуане это вообще не касается — о том, что происходит у вас, я знаю не больше, чем вы о происходящем в Пальге».
«Дух Ютера Мэддока возложил на нас обет. Ютер странствовал в сопровождении Полиамеда. Каждый из них позволил другому — во имя взаимного доверия — вкусить своей души».
Эльво Глиссам начинал испытывать нечто вроде опасливого почтения. Всего лишь два часа тому назад он считал Джерда Джемаза недалеким, бездарным невеждой!
Моффамед присел на кушетку, задумчиво полуприкрыв совиные глаза: «Об этом я ничего не знаю».
«Теперь ты знаешь — и если мы должны вернуться в Алуан, не отыскав потерянную часть Ютера Мэддока, тебе придется поехать с нами, дабы упокоить его ущербный дух».
«Совершенно исключено! — заявил жрец. — Я ни за что не покину Пальгу».
«В таком случае нам необходимо встретиться с Полиамедом».
Моффамед медленно кивнул, неподвижно глядя в пространство.
«Но прежде всего, — продолжал Джемаз, — ты должен обеспечить нас добротными отворотами».
Жрец очнулся: «Отворотами — какого рода?»
«Подбери такой отворот, чтобы мы могли пролететь над Пальгой в воздушной машине».
Моффамед опустил уголки губ и назидательно поднял указательный палец: «Извержения пылающего газа, грохот, свист и вой механизмов над блаженными ветрами Ахариссейо? Немыслимо! И даже отворот, прочащий счастливый путь, я не смогу вам приготовить, ибо гнетут зловещие предчувствия и тени — не все к добру в тумане грядущего. В лучшем случае могу подобрать талисман общеукрепляющего действия, взывающий к заступничеству всемилостивого Ахариссейо».
«Пусть будет так! Мы с благодарностью воспользуемся снисхождением ветров. Кроме того, воздушная машина должна быть защищена от любых повреждений, помех и злоключений, в том числе от воровства, разрушения, любопытства, порчи, вандализма, осквернения, похищения и сокрытия. Мне и моим спутникам потребуются отвороты, предохраняющие от нападений, телесных повреждений и другого ущерба, волшебства, мошенничества, злоупотребления доверием, порабощения и пленения, а также гарантирующие попутный ветер, ровную колею, устойчивость фургона и благополучное прибытие».
«Вы многого хотите».
«Для могущественного жреца, приближенного к Ахариссейо, все это сущие мелочи. Мы могли бы попросить больше».
«Упомянутого вполне достаточно. Придется заплатить».
«Оплату мы обсудим по возвращении, после того, как отвороты окажут должное влияние».
Моффамед открыл было рот, чтобы возразить, но снова закрыл его. Помолчав, он спросил: «Как далеко вы направляетесь?»
«Мы не остановимся, пока не найдем то, что ищем. Где Полиамед?»
«Не близко».
«Тебе придется указать дорогу».
Жрец задумчиво кивнул: «Хорошо. Я укажу вам дорогу и подберу отвороты. Потребуются долговечные, могущественные талисманы. Такую силу придают только особые обряды. Отвороты будут готовы завтра».
Джерд Джемаз коротко кивнул: «А теперь дай нам временный отворот, чтобы обеспечить сохранность воздушной машины, и несколько других — чтобы нас не ограбили ночью».
«Установи машину за фургонными мастерскими. Я принесу отвороты».
Джерд Джемаз вернулся к аэромобилю, перелетел на нем через цеха-амбары и приземлился на указанном жрецом пустыре, где уже теснились десятки всевозможных транспортных средств, оставленных на хранение, новых, подержанных и полуразваленных — от трехмачтовой грузовой шхуны на восьми трехметровых колесах до легкого трехколесного глиссера с незакрепленной мачтой. На каждом корабле прерий висела гирлянда напоминавших бракованные елочные игрушки разноцветных колбочек и палочек из дутого стекла, перевязанных длинными лентами, свисавшими за борт.
Моффамед уже притащил корзину такого же барахла и теперь поочередно вынимал и демонстрировал свои сокровища: «Сегодня могу предложить только отвороты общего назначения. Длинная связка с красными и зелеными лентами — обычный бессрочный талисман, предохраняющий запаркованный фургон — в вашем случае, воздушную машину. Амулеты с синими и белыми лентами отвадят желающих позаимствовать ваши вещи и багаж, но только на постоялом дворе. Черный, зеленый и белый отворот защитит ульдру от мщения, злого умысла и приворотного столбняка. А пришлым подобают черные отвороты с синими и желтыми лентами».
Джемаз закрепил талисман с красными и зелеными лентами на аэромобиле, взял предназначенный для него отворот и раздал остальные Глиссаму и Кургечу. «Все правильно», — подтвердил жрец и без дальнейших церемоний удалился с пустыря.
Джерд Джемаз с сомнением разглядывал побрякушки с ленточками: «Надеюсь, он не всучил нам выдохшееся барахло».
«Добротные отвороты, — успокоил его Кургеч. — От них исходят чары».
«Не ощущаю никаких чар, — огорченно пробормотал Эльво Глиссам. — Надо полагать, у меня атрофировалось какое-то чувство».
Джемаз уже отошел в сторону, изучая шлюп на четырех двухметровых колесах с высокой мачтой, плетеной палубой и небольшой кабиной: «Всю жизнь мечтал прокатиться под парусами на ветроходском фургоне. Этот, наверное, не подойдет — слишком маленький и легкий. Вот двухмачтовый кеч рядом — как раз то, что нужно».
Три путника отправились на постоялый двор и вошли в переднюю, отделенную чуть выше пояса перекладиной из ошкуренного бледного дерева от кухни, где коренастый шоколадного цвета человек, обнаженный до пояса и вспотевший до блеска, колдовал над вереницей чугунных горшков, клокотавших и плевавшихся брызгами на огромной железной печи. Трое приезжих терпеливо ждали. Повар бросил на них осуждающий взгляд и, схватив увесистый нож, принялся ожесточенно кромсать пастернак.
В переднюю вошла молодая женщина, высокая и стройная, с лицом неподвижно-бесстрастным, как у сомнамбулы. Эльво Глиссам, всегда интересовавшийся причудливыми человеческими разновидностями, смотрел во все глаза. Если бы черты ее согрелись каким-нибудь чувством, дочь степей стала бы образцом необычайной красоты, сочетающей истому тропической водяной лилии и грацию пушного зверя на снегу. Но вместе с выражением лицо теряло красоту. «Не совсем», — думал Глиссам. Возможно, в ней жила еще красота, но далекая, чуждая, как все в стране ветроходов. Кожа ее, бледнее кожи ремесленников, чинивших фургоны — оттенка слоновой кости — отливала непередаваемым матовым блеском: синим? сине-зеленым? землисто-фиолетовым? Темные волосы цвета жженого сахара спускались до плеч и удерживались перечеркнувшей лоб узкой черной повязкой с пурпурным, черным и алым отворотом, закрепленным сзади.
